плач хором небу бросив.
О, сколько хижин повело
и супу пролилося!
32
Разбит с похлёбкою горшок.
Харчи текут по стенам.
Хозяйка рвёт волосьев клок,
закатывая сцену.
Творец у глупых обезьян
за наглую попытку
контент из памяти изъял,
касающийся быта.
Точнее, сведенья о том,
как приготовить блюда,
чтобы не вышел суп с котом.
Из-за такого чуда
мужик голодный зло плюёт
в зловонную похлёбку,
и отказавшись от неё
дерзит, хватая плётку.
А дети плачут и пищат
и пищу есть не хочут.
И в их глазах тоска-печаль.
Не спят хозяйки ночью,
пытаясь вспомнить о хлебах,
бульонах, запеканках,
пюре, ворочаясь впотьмах
на каменных лежанках.
И вот одна из них встаёт,
космата, неумыта,
и детям завтракать несёт
тушёные копыта.
33
Слабых смертных прощает Он,
хотя бывает лукав.
В измученный голодом Аквилон
с Поваренной Книгой в руках
входит путник. Сияет лик.
Епанча на плечах.
То ли отрок. То ли старик.
Город почти зачах.
Но по кварталам благая весть
кочует из уст в уста:
Снова, не морщась можно есть!
Ныне конец поста!
Тот, кто всех кулинарных тайн
глубины умом постиг,
сегодня явился пешком сюда
с Поваренной Книгой Книг.
Дразнит запахом нос кебаб.
Сытный томится плов.
Счастливые лица детей и баб,
довольные – мужиков.
Самый happy, что ни на есть,
вновь наступает end.
Снова может, не морщась, есть
свой оливье клиент.
Ветер нам шелестит о том,
о том нам шумит река,
кто в город голодный пришёл пешком
с Поваренной Книгой в руках.
34
Как-то во вторник во время обеда,
пока граждане кушали всласть,
Пермунгункул, второй сын Брэда,
коварно хихикая захватил власть.
Книга спрятана. Совет распущен.
Заняты почта и телеграф.
Над Аквилоном сгустились тучи
диктатуры и попрания прав.
Жестоко подавлены очаги сопротивления.
Введён круглосуточный комендантский час.
На всех остановках висят объявления:
«Кто не с нами, тот против нас».
Очнувшись от послеобеденной дрёмы,
зевая, граждане протёрли глаза
замутнённые снами: «Действительно, кто мы?
Что есть против и что есть за?»
Пермунгункул задумчиво хмыкнул
и задумался: «Вот вопрос!»
Под кроватью тирана рыкнул
и зачесался любимый пёс.
Вот и ответ: тех, кто думает много,
искать и, нашедши, давить как блох.
«Прерогатива власти вопросы строго
задавать» – сын Брэда сурово рёк.
Взяли умников скопом в среду
и увезли куда-то вдаль.
По слухам, поближе к тому свету,
за недосягаемую горизонталь.
35
«Чтобы мысли мозг не грызли,
мразь не портила страну,
чтобы граждане не кисли,
мы придумаем войну».
Так решили два визиря
Пермунгункула, и вот,
зло вперёд глазами зыря,
люди тронулись в поход.
По долинам и по взгорьям
войско прёт в далёкий путь.
Подерёмся и повздорим
с кем-нибудь и как-нибудь.
Поле ровное цикуты,
и река без берегов.
У реки трухлявый хутор.
Завоюем же его!
Подготовились к сраженью,
встали в ровные ряды.
А навстречу ворожея
им выходит из воды.
Пальцем тонким покрутила
у красивого виска:
«Ну-ка вон пошли, мутилы!»
Чуют хлопцы – смерть близка.
И для скорости сандали
с онемевших скинув пят,
подвывая, убежали
душегубцы дружно вспять.
36
Стремглав они скрылись из виду.
Красавица в водах исчезла,
нырнула в игривую выдру,
а та в тот же миг унесла
в холодные сумерки, в омут,
в пещере сакрального чрева
белеющий камушек оникс.
Он, кстати, сердца согревал
того многосердого карпа
по имени Псевдоевгений,
хранителя твёрдого кофра
с количеством круглых гиней,
с лихвой превышающим десять,
в квадрате Малевича чёрном,
откуда летит за пределы
белеющий камень орлом,
в прожилках затейливых перьев,
несущим не-сущего знаки,
те, что не использовал Пырьев
и Коля Крючков, мастаки
шагать с камарадами в ногу
под чёс комариных укусов,
арканя упругую Нюру,
водя по кратчайшей курсор
великого чёрного камня,
сплочённого гибкой стремниной,