– А если честно? – нахмурился Джон.

– Если честно, то я боюс, – прошептал ему Элтон. – Но могу и честнее – пищал я. Или они.

– Так, – сказал Роджер. – Кто из вас врет? Ты, Годзилла?

И он указал на Фредди, который тут же запел басом арию царя Бориса.

– Значит, он пищать не может, – сделал вывод Джон. – Следовательно, он не врет. А кто?

И все быстро обернулись, уставившись на Брайана. Тот смутился, принялся что-то горячо и хлопотливо объяснять, но тут же закатил глаза и с шумом упал.

– Допищался, – заметил Роджер.

– Пискун, – с омерзением констатировал Фредди.

– За что уронили оного? – показал пальцем на тело Джон.

– Тут как все вышло-то, – принялся махать руками Фредди. – Мы собрались поругаться, а тут – вон оно что!

– Ру-гать-ся? – хищно сказал Джон. – Я вот как позову Рингу – и будет вам на молочишко! Да как же вам не стыдно, вы, уважаемые в узких кругах люди и относительно популярные рок-звезды?!!

– Да! – вмешался и Элтон. – Как решились вы ругаться – без нас? Вот я вам подкину несколько вкусненьких образчиков брани – волосянки, гусеницы, червяки кольчатые, ноги перепончатые! Ржавые кабаны, особенно – Брайан! И еще – хвосты. Казуары. Тина.

Слово «тина» было последней каплей для присутствующих. Особенно – для нашего дорогого Брайана, который едва проморгался, как вдруг – «ржавый кабан»! Словом, над восстановлением морального облика Элтона он работал сильнее всех. Аккуратно вытерев напоследок ноги о бывшую когда-то белоснежной манишку Элтона, он уселся в кресло и вытянул ноги.

Тут в приоткрытую дверь сунулась чья-то удивленная физиономия.

– Добрый день! – сказала она, непристойно вращая глазами. – А что тут? Пьют?

– Ругаются, – заметил Роджер.

– Кто это? – осведомился Фредди, сидя спиной к двери. – Что за палочник?

– Это Дэвид пришел, – сказал Джон.

– Он здесь, – Фредди указал на Боуи. – Не делайте из меня осленка.

– То не тот, то другой Дэвид. Гэхен его фамилия. Этот самый Гэхен славится.

– Чем славится? – капризно сказал Фредди. – У нас тут кто-то славится, а мне не говорят? Может, нам его побить следует? Чтоб не так славен был?

– Он ругается хорошо, – сказал Джон. – Лучший в мире по бранным словам.

– Лучший в мире – это Курт Кобэйн, – покачал головой Фредди. – На свалку его.

– Я ругаюсь красиво, – сказал Гэхен, уже проскользнувший в комнату и теперь сидящий у камелька. – А он – вульгарный тип.

– Чо это? – сказал Кобэйн, вылезая из камелька. – Это я – тип? Вмажу счас! Давно я за тобой охочусь, люпус!

– А ты тогда – азинус!

– Рот закрой, каша без топора!

– Сам заткнись, моржачий!

– Задавлю, продранный!

– Я сам тебе по голове дам, сплющенный!

– Ну, держись, жук-асцедент!

– Да на себя посмотри, младший аркан!

Кобэйн не выдержал и с криком налетел на Гэхена. Они, мяукая и подвывая, покатились по полу, сшибая и разбрасывая во все стороны мебель и присутствующих. Все кинулись их разнимать, и в результате обычный беспорядок в комнате превратился в БЕСПОРЯДОК.

– Устал я! – заявил наконец Брайан, вставая с кресла. – Пошли вон из моего дома!

И тут внезапно все вспомнили, что находятся в гостях у Брайана. И всем стало фу, как стыдно. А Мэй, нимало не смущаясь, прошествовал в кладовку и заперся там.

– Он объявит там голодовку! – осенило вдруг Элтона. – И сдохнет, а нам потом отвечать!

Все кинулись к двери в кладовку и принялись уговаривать Брайана выйти.

– Не могу! – кричал Брайан, судя по звукам, пытающийся изощренно свести счеты с жизнью. – Не вылазят, окаянные!

– Не надо, Мэйчик! – вопил в щель Боуи. – Они все просят прощения!

– Просим! Просим! – раздался нестройный гул голосов.

– Не выйду! – отвечал Мэй. – Рано еще!