– Ты мне ответь: почему именно Скворцова? Почему сейчас?

Но Леха лишь покачал головой.

– Только не говори, что повелся на ее дешевые уловки.

– Не скажу. – Камышов схлестнулся со мной взглядом.

– Это ж, Варька, Леший! В джинсах, шортах, да хоть голая – Скворцова, она и есть Скворцова! Ее мамаша…

– Да плевать мне на нее, понимаешь?! – низким голосом прервал мою агонию Леха.

Я до последнего надеялся, что он отшутится, выдумает какую-нибудь чепуху, замнет это чертово недоразумение. Но в его серых, как дым, глазах плескалось столько боли, что мне стало жутко.

– Я устал, – тихо произнес он. – Знаешь, порой кажется, что я с головой ушел под лед. Бьюсь там, пыжусь из последних сил, с завистью смотрю на вас – на тех, кто сверху. Вы чувствуете, живете, а меня… меня будто и нет…

– Лёх…

– Погоди! – рявкнул Леший. – Ты же хочешь правды? Тогда слушай…

Камышов говорил долго, да только ничего нового я не узнал. Точнее, не так: в его рассказе не было ни слова о Варе, а то, что касалось его отца, я слышал уже миллион раз.

Артур Михайлович, Лёшкин батя, держал в кулаке полгорода: в былые времена – с помощью силы и не совсем законных методов, сегодня – завладев львиной долей бизнеса в регионе. Его уважали и боялись. Влиятельный, почти всемогущий, Камышов-старший хотел и единственного сына видеть таким и не скупился на «воспитание». Вот только Леха уродился в мать, творческую и увлеченную натуру, далекую от мира бизнеса и больших денег. Мало кто знал, но Леший отменно играл на рояле, заслушивался Чайковским и запросто читал Гюго на языке оригинала, правда, никогда не кичился этим. Напротив, он старательно прятал себя настоящего за маской смазливого мерзавца, которому все дозволено и все сходит с рук. Этого требовали от него обстоятельства, этого хотел его отец.

– Леший, – прервал я парня на полуслове. – Это все я уже слышал – давай к делу!

– Лады, – кивнул Камышов. – Про Таню тогда тоже опускаю…

– Ага, – буркнул я в ответ. Про несчастную любовь Лехи я давно был в курсе.

Первое чувство, нежное и немного робкое, постучалось к нему в сердце еще в тринадцать и, как назло, пустило слишком глубокие корни.

Таня Рябова – наша одноклассница, царевна-лягушка… Вот уж кому в отличие от Скворцовой было бесполезно прятать свою красоту за невзрачным бесформенным оверсайзом. Леший влюбился в нее безвозвратно… Но Тане тогда было не до него.

Мы учились в седьмом классе, когда страшная трагедия обрушилась на ее семью. Родители Рябовой погибли, а самой Тане пришлось переехать жить к бабке. И все бы ничего, но та была странной: то ли чересчур набожной, то ли вообще сектанткой – не важно, в любом случае ее воспитание отразилось на Тане. Все эти зеленые балахоны, длинные рукава, взгляд в пол – лишь малая часть странностей. Другой бы давно плюнул – с внешностью и возможностями Лешего не проблема охмурить любую, да только Леха уже несколько лет отчаянно бился в закрытую дверь и все без толку. Рябова общалась со всеми, и лишь Камышов оставался для нее невидимкой. Все эти вечеринки, на которые он звал только ее, попытки поговорить, помочь чем-то – все в пустоту…

– Она снова не пришла, – отрешенно произнес Лёша.

– Тоже мне новость! – безжалостно хмыкнул я в ответ.

– Чем я ей не угодил? – простонал он, задрав голову, чтобы хоть как-то остановить кровь из носа (по всей вероятности, я чуток перестарался).

– Скажи мне, Добрыня! Что я ей сделал такого, что она нос от меня воротит, как от ведра помоев?

– Я не знаю, Лех… – Новая порция горечи прокатилась во рту. Мне было больно видеть Камышова таким, но я все еще не понимал, чего он задумал. – Но какой бы ни была причина, Леший, это не повод предавать нашу дружбу!