Похоже, единственным человеком в деревне, который мог мне помочь, был Зденек по прозвищу Монашек – угрюмый, набожный парень, в свои семнадцать лет добровольно исполнявший роль церковного служки. «Водоворот», как и я… По слухам, мать Зденка, вдовая тетка Ева, и впрямь собиралась отправить единственного сынка в монастырь и копила на это денежки. Никто не знал, почему граф Альберт приблизил к себе этого странного молчуна, у которого, как говорили, «ум дома не ночевал». Я догадывалась: наверно, молодой барин чувствовал в нем, единственном из местных парней, колдовскую силу. Так это или нет, но Зденек часто сопровождал его в прогулках и даже бывал в замке.

Что ж, как-то утром я улизнула со двора и отправилась на другой край большой деревни.

Честно сказать, у меня был один расчет – застать дома самого Зденка. Он хоть и тот еще бирюк, хоть и недолюбливает нас, «ведьмак поганых», но все ж не злой, а вот мамаша его… Нельзя было и представить себе большей досады с утра, чем разговор с теткой Евой.

Я бегом пробежала полдеревни, на бегу перекрестившись, обогнула костел… Вот и Зденкова хата, кособокий плетень, густые заросли шиповника перед ним. С лаем кинулась под ноги мелкая и злобная теткина Евина сука – и враз замолчала, получив пинка. Я, не останавливаясь, влетела во двор… И очутилась нос к носу со Зденковой матерью.

Надо думать, перед моим приходом тетка Ева возилась на огороде – пропалывала грядку с луком; в ответ на собачий лай она резко, словно пружина, разогнулась и злобно уставилась на меня. Я остановилась, едва не споткнувшись. Тетка Ева смотрела исподлобья, не говоря ни слова, пучки мокрицы свисали из ее рук как придушенные ужи. Она была омутом, полным едкой боли: соленым, горьким, отравленным… пересыхающим…

Я глядела в землю, переминаясь с ноги на ногу; молчание затягивалось.

– Здрасьте, тетя Ева… – сколько себя помню, у меня еще никогда не было такого писклявого голоса. – А… А где Зденек?

Похоже, тетка удивилась, – по крайней мере, она молчала еще с полминуты.

– А тебе-то он зачем, ведьмино отродье? – наконец прокаркала она. – Зденек и мне-то, поди, куда ходит, – не всякий раз докладывает. Иди вон в церкви поищи, авось гром небесный сразу-то не разразит, нечисть этакая… Или к господам в замок постучись, чтоб тебя сразу в ров скинули!..

Не дослушав, я развернулась и припустила обратной дорогой, – а вслед мне еще долго неслись брань и проклятия. На самом деле, мне стало даже жаль беднягу Зденка: тут будешь странным и дурковатым, с такой мамашей-то… Если раньше не вздернешься.

Да только теперь я видела: тетка Ева грызла своего сына, меня, каждого встречного-поперечного, потому что ее саму грызло… нечто. То, что жило в ней и росло, словно дитя в чреве матери… Злое уродливое бессмысленное дитя, что никогда не станет человеком, что пило ее кровь и медленно выедало нутро, готовое убить и умереть с нею вместе.

***

Выбежав от тетки Евы, я решила сгонять до замка, – не особо-то рассчитывая на удачу, просто пока смелость не прошла. По правде говоря, раньше я к господскому жилищу никогда не подходила – робела, да и незачем было.

Замок Ризмберк носил имя высокого скалистого холма, на котором стоял, – иначе говоря, Великаньей горы. Деревня наша находилась неподалеку от замка, и его высокие башни были видны с любого ее места. Большая дорога, которую у нас прозвали Австрийской, выходила из леса с юга от села, вела мимо замка и сливалась неподалеку от его северных стен со второй дорогой, Домажлицкой. Несмотря на далеко не ранний час, дорога была пустынна. Обогнув холм, я прошла до того места, где от развилки отходит подъездной путь, что упирается в подъемный мост, присела на обочину…