– Кто тут еще? – сиплым голосом проорал Зденек. – Поди прочь…

Вот дурак-то!

– Это я, Зденечек, – ответила я. – Чего ты так пугаешься?

Ответом мне был долгий облегченный вздох: видимо, Зденек и впрямь напугался.

«Монашек» вышел на свет, подслеповато щурясь и мигая. Я рассматривала его, в очередной раз удивляясь, как в одном-единственном парне могло собраться все, что кажется страшным и противным: большой ноздреватый нос, здорово косящие глаза, низко сидящие и кривые, словно жеваные, уши, за которые были заправлены отросшие сальные патлы. А уж зная о том, что он откровенно глуп и даже с третьего раза не может запомнить, как кого зовут… Что на любую ерунду может начать плакать, как малец, или, наоборот, безостановочно смеяться… Что порой его лицо и руки даже в церкви дергают корчи… Мало ли, что «водоворот», зачем бы барину такой приятель?..

– Ну, чего тебе надо? – хмуро буркнул он.

– Я с тобой поговорить хочу, – ласково улыбнулась я.

– Поговорить… – проворчал парень. – Ладно, сейчас запру только.

Делая множество лишних движений руками и ногами, Зденек с третьей попытки закрыл замок и сунул ключ куда-то за пазуху. И как ему отец Матей доверяет храм-то запирать?..

– Ну, говори, – Зденек наконец повернулся ко мне. – Только быстро.

Он глядел исподлобья, словно пес на палку в руках чужака. Правый глаз убогого моргнул, да так, что дернулась половина лица, потом еще раз; его сложенные на груди руки находились в непрестанном движении – словно мыли одна другую. Смотрелось это не смешно, а, прямо говоря, жутковато, но что поделать? Нечего было его пугать.

– Зденек, мне надо увидеть молодого барина, – я с ходу взяла быка за рога. – Все знают: ты в замке бываешь, с ним запросто разговариваешь. Возьми меня с собой как-нибудь…

Лицо Зденка, которое поначалу было просто хмурым и дерганным, вмиг сделалось злым и подозрительным, отчего он стал удивительно похож на тетку Еву.

– А зачем тебе молодой господин? – прошипел он, снова жутковато мигая. – Тьфу на тебя, тьфу, ведьмака мелкая, сатаны охвостье… Что ты вообще тут отираешься у храма Божьего? Распустил отец Матей вас, колдовок: и крестит, и венчает, и исповедует… Моя б воля, – на порог бы вас не пускал!

Больше всего мне захотелось выругаться в ответ и сбежать: я знала – дурак может и погнаться, но быстро отстанет, заплачет или просто пойдет домой, как обычно и бывало, когда его кто-то дразнил, но… Кажется, до меня начало доходить, отчего его, одного из всех, привечает молодой господин. Да, Зденек был страшный и жалкий, но кружил при этом так сильно… плавно… правильно… у меня не находилось слов, чтобы сказать о том. Каким бы ни был дураком, но он совершенно точно все знал и понимал.

– Зденек, братец… – примирительно молвила я, понимая, что иначе дело не решить. – Ты ведь знаешь, что молодому барину гибель грозит? Сам ведь видишь – не можешь не видеть, – что он вихрь кружащий, что эта сила его и погубит… не дай Бог!

Церковный служка на глазах побледнел, и я мысленно выругала себя: уж огорошила так огорошила, как бы наш дурак без чувств не упал.

– Ты ж у нас умный на самом деле, – продолжила я уж вовсе ласково. – Ты ведь такой же, как я… нас мало, водоворотов-то. А вихрь – он… как отец нам… больше, чем отец. Больше, чем Бог, наверно! Что с того, что я ведьма, я добра желаю, уберечь его хочу.

То ли оттого, что голос мой звучал плавно, то ли от чего еще, но Зденек малость успокоился: опустил руки, перестал дергать глазом. Начал слушать. Так я и рассказала ему про то, как впервые увидела молодого господина, и про то, что сказала моя бабка, потом про цыганку и цыганенка… Он не перебил ни разу, а как я закончила, – ни слова не говоря, развернулся и побрел в сторону своей хаты.