Его вспотевшее лицо, сливалось с ламповым светом, и этот мягкий искрящийся образ, попадая на меня, вызывал такую теплоту и нежность по всему телу, что я непроизвольно поглаживала себя по шее и с закрытыми глазами ластилась к дивану.

– Смотри-ка! Это дельфинчик? – протянув мне руку с конфетой, спросил он.

Я с неохотой открыла один глаз – мне все так же не хватало энергии, чтобы просто сесть прямо и подтвердить его догадку.

C ладони Jerry на меня смотрел маленький мультяшный Flippy, утонувший в неподвижном дружелюбии, – серо-голубой дельфин в прозрачной медовой карамели. Затем он подпрыгнул, по инерции, посланной рывком руки Jerry, сделал сальто раза два-три и с точностью до сотых дюйма залетел прямо в рот. Это было так круто, что я захлопала в ладоши и слегка присвистнула. Но сама повторить такой трюк не смогла – вначале карамелька с голубкой попала мне в глаз (хорошо, что я его успела зажмурить, а то ходила бы потом зелено-голубкоглазая), а вторая и вовсе укатилась куда-то в конец зала. Я лишь пожала плечами, отпила с помощью трубочки немного молочного коктейля, восхитилась его насыщенной и яркой глубиной клубничного вкуса и вновь закрыла глаза. От меня лишь изредка доносились неконтролируемые смешки, в тот момент, как у Jerry явно засверлило в заднице.

– Я, пожалуй, закину в себя последний лист клевера и пойду просить у бармена еще сока. Во рту уже трещины появляются от засухи. А ты расслабляйся, ешь, пей, смотри чудесные сновидения и все такое. И не вздумай захлебнуться собственной слюной от удовольствия.

«Захлебнуться собственной слюной. Хм. Какая глупая смерть. Кто бы стал захлебываться собственной слюной? Только идиоты, – раздумывала я над его опасением. – Хотя, наверное, так легко – взять и захлебнуться. Ни тебе крови из рук и последующие этому генеральные уборки пола, стен и потолка; ни тебе химического отравления от таблеток с диареей и рвотой. Просто пустить выделяемую слюнными железами жидкость в дыхательное горло. Это даже не столь мучительно, как умирать от выхлопных газов, неумолимо вытесняющих собой воздух в закрытом гараже».

Затем поднялась, поразившись собственным рассуждениям, и продолжила, приперев лоб рукой: «Где я читала, что тонущий человек, после судорожных конвульсий, дав воде добраться до легких, получает неописуемое удовольствие? Не знаю – правда это или нет, но утонуть в эйфории не так уж плохо. Утопленники вряд ли мучились от боли. Их скорее пугало психологическое давление – страх смерти. Зря только баламутили воду. Может, пережить падение в стакан не самый лучший исход? Вдруг та мышь, что все же решила прижать крохотные лапки к телу, смирившись с судьбой, – сделала единственно правильный выбор своей мышиной жизни?» Немного приостановилась в размышлениях, потому что меня испугала не просто данная тема, а точность и ясность ее осознания. И чтобы как-то себя успокоить, я сглотнула слюну, походившую скорее на пену (густую и белую), начав гнуть извилины мозга в другую сторону: «Ну, захлебнуться можно не только от собственной слюны. Одному мужику присудили Darwin Awards, за то, что тот утонул в тарелке горохового супа. Тарелка при этом была наполовину пуста, поэтому надо было сильно постараться, чтоб трапеза закончилась сводкой в некрологе. Другая же тупо в душе поскользнулась, ударилась головой и, заткнув при этом дырку слива пяткой, слилась. Что уж говорить о пьяных или просто идио…» – не успела я додумать мысль, так как чихнула, или закашлялась, или еще что. А потом увидела Jerry, который говорил с барменом и заорала: – Какого черта ты мне это сказал?!