Сиськи, да, наживное дело, не то, что ум.
Сиськи будут. Он ей обещал на недавней пьянке.
А пока она молча глотает «Мартини бьянко»,
Размышляя, что, мол, такова уж её стезя…
Но богатых столичных клиентов терять нельзя —
За учёбу заплатит и снимет квартиру в центре.
Что с того, что придётся терпеть этот потный центнер
Мяса с жиром плюс пять килограммов говна в башке?
Где такого клиента найдёшь у неё в Торжке?
Подполковник, завидев «Ленд Ровер» сказал по связи:
«Первый, первый, объект на подходе, встречайте Князя».
Взяли их без излишнего шума. Лишь в тишине
Демис Руссос тянул что-то типа «приди ко мне».
Вечерело. На западе небо горело красным.
Подполковник взглянул на любовников беспристрастно:
«Ты теперь о свободе надолго забудь, дружок.
А тебе, малолетка, дорога домой, в Торжок».
Жизнь жестока и несправедлива. О, боги, боги…
И потом написал в интернете известный блогер:
«Как при этом режиме свои воплотить мечты,
Если нет ни свободы, ни сисек?! Одни менты!».
Две могилы
Еремеев по кладбищу шёл неспешно —
Он на тихих аллеях читать любил
Эпитафии людям давно умершим.
И на миг задержался у двух могил.
На одной – облачённый в гранит и мрамор,
Монумент генерала, что жил в борьбе.
На соседней – лишь надпись от папы с мамой:
«Спи, наш мальчик, мы скоро придём к тебе».
Две могилы, увенчанные крестами,
Две прошедшие собственный путь души.
Первый смог полстраны на дыбы поставить,
А второй ничего не успел свершить.
Первый с юности был избалован славой,
Посылая на гибель за ратью рать.
В орденах и медалях, лихой и бравый —
Сам горел и других заставлял сгорать.
И второй бы, возможно, надел погоны,
И прослыл бы бессмертным творцом побед,
Стал бы лидером мнений, вождём, иконой,
Но не прожил, увы, и десятка лет.
И как будто общаясь с гранитным ликом,
Проворчал Еремеев в погожий час:
«То, что кто-то однажды не стал великим —
Иногда это лучше для всех для нас».
Иногда есть причина взглянуть отважно
Внутрь себя и понять в круговерти дней:
Что ты сделал для мира – конечно, важно,
Но чего ты не сделал – порой, важней.
Поединок
Не ведая ни страха, ни греха,
Они ревут упрямо друг на друга:
«Твой мерзкий бог – кормящая рука!».
«Нет, ты – хозяев жалкая прислуга!».
Противника бодать – для них восторг.
Путь к миру перерезан, выход заперт.
Один отвратно костерит Восток,
Второй похабно унижает Запад.
Один – неколебимый демократ,
Второй – поборник авторитаризма.
И оба – дай им волю – до утра
Готовы рьяно и бескомпромиссно
Доказывать: «Ты по уши в дерьме!
Ты рано или поздно в нём утонешь!».
«Нет, это ты погибнешь в гнусной тьме!
Мой светлый путь вольготней, слаще, тоньше!».
«Твой путь – в навоз! Наступят времена —
И я построю мир без нотки фальши!».
Земля, увы, для них двоих тесна.
Ей остаётся лишь крутиться дальше…
Жара спадает, близится закат.
Гудят жуки, благоухают травы.
Меж дремлющих холмов течёт река.
И скоро вдалеке, у переправы
Край неба вспыхнет огненной каймой…
Тогда пастух, пропахший самосадом,
Погонит стадо тучное домой.
И этих двух, отбившихся от стада.
Слива
Миша пристально, не отрываясь, смотрел в окно.
За окном между листьев качалась на ветке слива.
Спелый плод был красив и почти осязаем, но
Недоступен, как счастье. Не вышло побыть счастливым.
***
Было время, когда клокотала в душе весна:
Он нетрезв и всерьез озабочен любовным гнётом,
А она холодна, безответна, строга, бледна —
Словно слива, покрыта густым восковым налётом.
Он решил, изучив досконально её бока,
Что, пожалуй, сойдёт, хоть местами одрябла кожа.
И воскликнул: «Подруга, поедем попьём пивка!».
Но подруга решила кутилу послать, похоже…
И за то, что она отказалась сыграть в игру
Под названием: «Ты мой хозяин, теперь мы в паре»,