Поры осенней благодать в её исконном виде.
И терпеливо стану ждать, когда Кристина выйдет.
Дорога
Было время, он с искренним сердцем боролся за истину,
Справедливости в мире искал до разрыва аорты.
И летел, как по трассе, вперёд беззаветно и выспренно,
Веря в то, что архангел сразит-таки злобного чёрта.
Но с годами всё больше уступок, всё меньше горения.
То его предавали, то он подставлял… Понемногу
Ощущение жизни менялось. С течением времени
Скоростной автобан обращался окольной дорогой.
Наступила пора: жизнь предстала в беспафосном облике.
Он уже не боролся, поскольку и сам был порочен:
«Этот мир век от века живёт одинаково подленько.
Просто есть времена, что страшнее, а есть, что не очень».
Путь тяжёл и далёк. То в компании, то в одиночестве
День за днём пролетают – ненастный сменяет погожий.
Он стареет. А надо б мудреть. Но надеяться хочется,
Что успеет понять: этот мир – ни плохой, ни хороший.
Рефлекторное
Всё делаешь, как и в былом году.
Привычка – такая сука…
Мусолишь купюры, берёшь еду
И прёшь до квартиры сумку.
Садишься на кухне к столу. Потом
Выкладываешь пакеты
И банки. И ловишь себя на том,
Что снова её конфеты
Купил. И опять на двоих набрал
Продуктов на будний ужин.
И вроде запомнить давно пора,
Что столько тебе не нужно,
Что мир, удивительный и простой,
Растаял ушедшим летом…
…И в доме в два раза богаче стол.
Но в сотню раз меньше света.
Тропинка
Несусветная пошлость – вздыхать и твердить про года.
Только хочешь не хочешь, а поздно стремиться в герои.
Я похож на покрывшийся пылью пустой чемодан.
Ничего за всю жизнь не родил, не создал, не построил.
Всё бывало… Возился в говне, гарцевал на коне.
Всё прошло. Знаю только, что в мире под солнцем лучистым
Ты – тропинка, которая жизнью указана мне.
И прекрасней тебя никогда ничего не случится.
Боль
…и если вся людская боль
В один большой вольётся крик,
Я лопну, поделюсь на ноль,
Меня не станет в тот же миг.
Но в жизни боль – чуть там, чуть здесь.
Так маслом мажут бутерброд.
И вроде, не совсем п… ец.
И может быть, наоборот,
Туда, где боль, всегда идти,
Ломая пальцы и слова,
И верить в истинность пути?
…горит луна, кричит сова
И ночь немыслимо нежна.
И грею боль свою в руках.
Не потому что боль нужна,
А просто без неё никак.
Цветок
Стрекозы и бабочки. И человек.
Он косит траву от души, с оттяжкой.
И пот утирает с блистающих век,
Заметно устав от работы тяжкой.
И видит цветок, что пылает огнём
Как символ смущения на лице.
И смотрит за тем, как копается в нём
Пчела, перепачканная в пыльце.
Она собирает нектар хоботком,
Ревниво водя ядовитым жалом…
Весь мир очарован прекрасным цветком —
Простую траву никому не жалко.
Так люди под солнцем веками росли —
Никто их не вспомнит сейчас, увы.
И я – лишь трава в придорожной пыли.
А нежный цветок – безусловно, Вы.
Нас тоже когда-нибудь срежут косой…
В печальном конце моего рассказа
Я лягу на землю, забрызган росой.
А Вас… Ну, конечно, поставят в вазу.
Разбитые мечты
Князь – мужчина в соку. Впрочем, ей он годится в дедушки.
Только что нам с того, если дедушка нынче с девушкой?
Что с того, что живот и плешивая голова?
Правда, функция половая – едва-едва…
Но какая девчонка! Невспаханная, целинная!
Как же хочется алчно хвататься за ногу длинную,
Ягодицу поглаживать, твердую, как орех…
Ну, а с функцией… Бесы не сглазят – случится грех.
Он везёт ее в дачный массив на своем «Ленд Ровере».
Он включил не Мадонну и даже не «Рикки и Повери»,
А совсем уже древнегреческую херню,
Как считает девица, одетая в стиле «ню».
Ну, не то, чтобы «ню» – две веревочки есть на теле.
Подростковая грудь обозначена еле-еле.
За щекой чупа-чупс, на лице ни следа от дум.