Видя, что генерал шутить и впредь не намерен, Клим сурово сдвинул темные брови к переносице, подался вперед, всем своим видом выказывая полную готовность слушать. Журавлев тоже напрягся, неестественно ровно выправил спину, незаметно подобрал под стул ноги, обутые в женские ботинки, которые впопыхах не успел переодеть в привычные сапоги.

– То-то же, – уже сдержанней проговорил Пресняков, задумчиво побарабанил кончиками пальцев по столу, время от времени бросая мимолетные взгляды на сосредоточенно напряженные лица оперативников с капельками пота от волнения и вновь повторил: – То-то же.

Затем он пару раз кашлянул в ладонь, прочищая горло для долгого доверительного разговора; хмурясь, покачал головой, глубоко, всей широкой грудью с орденскими планками на френче, вздохнул, высоко приподняв широкие плечи с генеральскими погонами: мол, делать нечего, надо говорить, и принялся с убедительной тональностью, иногда повторяя одни и те же слова по нескольку раз, размеренно постукивая пухлым кулаком по столу, доводить до своих лучших оперуполномоченных сотрудников уголовного розыска сведения, для чего они летят в братскую республику и чем им надлежит там заниматься.

– Но это еще не все. – Генерал устало поднялся, как будто выдохся от непрерывного монолога, прошелся взад-вперед по кабинету и, опершись о край стола массивными ладонями, сказал: – С минуты на минуту должен подъехать сотрудник госбезопасности из Москвы. Он выехал на поезде еще утром. Я за ним на вокзал своего водителя на «эмке» послал. Будете вместе работать… и по распоясавшимся уголовникам, и по националистическим бандам. Все ясно? – наконец завершил он непривычно долгую для себя речь.

– Так точно! – в один голос ответили Орлов с Журавлевым.

– Вот и славно, – подытожил Пресняков, с хитринкой взглянул на их озадаченные лица и звучно хлопнул по столу широкой ладонью, сказал, как о давно решенном деле: – А сейчас на дорожку, по старой русской традиции, по стопочке хорошего армянского коньячку.

Он грузно прошел к дубовому, покрытому коричневым лаком шкафу. Под его внушительным весом тонким жалобным голоском пискнули рассохшиеся доски древних полов, уложенных еще до революции, когда четырехэтажное здание Управления областного МВД принадлежало епархиальному женскому училищу. Тяжелые дверцы шкафа, застекленные мутными стеклами с трогательными рисунками божьих птиц – голубей, отворились тоже со скрипом.

– Давно его заменить хочу, – болезненно поморщился генерал, – да все как-то недосуг сказать об этом начальнику хозчасти.

Пресняков взял одной рукой приземистую толстопузую бутылку с яркой цветной наклейкой, другой по-хозяйски загреб во вместительную ладонь четыре крошечных стаканчика, изготовленных из тонкого стекла нежного голубого цвета. Все это он аккуратно расставил на столе, добродушно пояснив, что набор из шести стаканчиков и графина ему подарили старые фронтовые приятели из города Гусь-Хрустального, но это, к сожалению, не хрусталь, а самое обыкновенное стекло.

– А по виду и не скажешь, – хмыкнул он с довольным видом, как видно, гордясь подарком. – Ну что, парни, выпьем? Ну, разом! – скомандовал генерал и первым опрокинул стопку, подавая пример подчиненным. – А звон каков! – сказал Пресняков, пальцами вытирая губы от середины к уголкам. – Да и коньячок не подкачал. Кстати, тоже подарок… но уже от жены. Дома не держу, а тут… вот и пригодился. Ну что, по второй?

В этот момент на улице раздался короткий сигнал легкового автомобиля.

– А вот и товарищ из Москвы прибыл, – с видимым удовольствием отметил генерал, и его зависшая в воздухе рука с бутылкой вновь пришла в движение, поочередно наполняя под самую завязку все четыре стопки. – Как раз вовремя.