Не так всё оказалось, как Николай замыслил, поднял он из берлоги вовсе не шатуна, а медведицу с медвежонком… Мать своё дитя всегда станет защищать истово, что зверь, что человек!

Досталось Николаю, плечо раненая медведица сильно ему порвала, бок через кожух когтями достала, думал охотник, тут ему и конец будет за то, что медвежонка первым убил…

Кричал сам Николай, раненая медведица рычала в неистовом горе, а позади Николая взвился снег, из этой позёмки выскочила рысь да не поспела, всё было кончено. Рухнул мертвый зверь, придавила медведица Николаю ногу большой своей головой…

Ничего, не впервой ему раны-то от звериных когтей лечить! Только от чего же так худо, словно звенит всё кругом, гул прошёл по лесу волной, и отразился от сопок. Или это ему показалось? Померк свет в глазах Николая, только и увидел перед собой ушки с кисточкой, да глаза, будто человечьи, полные боли и тоски…

Пришёл в себя Николай, тело уже застыло на снегу-то лежать. Кое-как выпростался из-под медвежьей туши и осмотрелся. Снег вокруг был красным от крови, и хоть не привыкать было охотнику, а в этот раз вдруг стало муторно.

Однако нельзя лежать, можно и навсегда тут остаться! Николай достал из кармана чистую тряпицу и скинув кожух кое-как перевязал себе плечо. Нужно вернуться в избушку за нартами, разделать туши на месте и уволочь на заимку. Там и займётся добычей, когда чуть отлежится. Сейчас мороз, ничего не сделается… Поторапливаться надо, зимние сумерки ранние, а небо всё заволокло снежными сизыми тучами.

Собрав последние силы и пошатываясь, Николай отправился на заимку, ничего, вроде бы и получше. Зря он за шатуном погнался, глупо поступил, думал Николай, из сил только выбился, а тот никуда не денется, сам придёт. Да и медведица…

Ладно, теперь он не станет петлять по лесу, Николай свернул на лёд замёрзшего озера, этак он быстрее на своей заимке окажется. Да и обратно тоже этим путём пойдёт, к вечеру управится, ничего.

Лёд озера чуть потрескивал под лыжами охотника, Николай знал – в этом месте тёплые ключи, но лёд стоит, морозы-то были нешуточные! Вот и показалась разорённая шатуном заимка, Николай чертыхнулся, вот же, пакостник, столько трудов насмарку!

Поспешать надобно, некогда горевать, Николай подцепил нарты и заскользил обратно, стараясь двигаться шустрее, чтоб не замёрзнуть. Нестерпимо хотелось пить, он хватил горсть снега, но много нельзя – от снега пуще захочется пить. Вот окончит дела и заварит себе хвойного взвара, как его старый остяк, раны омоет, болеть меньше будут.

Вот и добыча его, Николай без труда нашёл ту поляну, где медведицу поднял со спячки. Никакой хищник пока не поспел тронуть Николаеву добычу, и охотник порадовался этому. Приметил только, тишина какая разлилась по лесу, словно всё живое ушло куда-то от гиблого места, только где-то вдалеке протяжно и тоскливо выл волк.

Кое-как заволок Николай тушу на нарточку свою, из сил совсем выбился, разделывать уже на заимке станет. Хорошо ещё, видать молодая была та медведица, не шибко крупная, хоть и с этой едва справился раненый охотник. Сверху медвежонка положил, шапка будет, как меховщик уездный обычно говорит.

Дёрнул Николай нарточку – тяжело. Ну да что толку жаловаться, поспешать надобно, снова снег пошёл, всё сильнее засыпало округу, да и сумерки сгустились раньше обычного. Ничего, это сперва тяжко, а потом покатится нарточка, шибче дело пойдёт.

Пошёл Николай, пошёл, потянул, наклоняясь вперёд и покатились. Вот уже с пригорка пошёл, ничего. Идёт охотник, метель ему сопутствует, подпевает, да след заметает. Час идёт Николай, уже должна заимка показаться, а впереди только тайга да белый снежный ковёр, дорожка стелется, словно тропа…