Белая Голубка увидела на моем столе в башенной комнате книжечку, о которой я уже упоминал. Она взяла ее в руки и стала бесцельно перелистывать страницы; затем она открыла свою бостонскую сумку6 и сунула книгу внутрь, сказав при этом:

«Вы не возражаете?»

Я ответил: «Конечно, нет!»

После чего она добавила: «Мне нравится идти по проторенному Вами пути».

На этом вопрос с маленькой книжкой был закрыт. Правда, уже после того, как я дошел с Белой Голубкой до станции, и она села в вагон, всё-таки стоит отметить один момент: пока я стоял на платформе, наблюдая, как поезд исчезает за поворотом, Белая Голубка вышла на заднюю площадку, полезла в бостонскую сумку, достала книжечку и подняла её над собой.

Это был последний раз, когда я видел Белую Голубку. Она выглядела бодрой и сильной, а ее походка, как я заметил, была твердой и уверенной, и она высоко держала свою голову и подбородок. Это заставило меня тоже приподнять подбородок, просто в силу примера, я полагаю – мы так легко поддаемся влиянию. Когда находишься с одними людьми, то невольно сутулишься, а с другими чувствуешь подъем и небесное притяжение – вот что любопытно!

И все же я действительно верю, что Белой Голубке сорок или очень близко к тому. В ее каштановых косах появились серебристые пряди, а персиковый румянец, несомненно, давно сошел с ее щек. В тот день она выглядела ужасно загорелой – и маленькая родинка на ее лбу вместе с подругой на подбородке выделялись больше, чем когда-либо – как веснушки на лице Алкивиада Ройкрофта, когда он принимает свой августовский рыжий цвет.

Да я просто уверен, что Белой Голубке должно было быть около сорока! Это уже вторая книга, которую она у меня увела; другой были «Воспоминания» Макса Мюллера7 – это случилось в парижском Лувре Четырнадцатого Августа Восемнадцатьсот Девяносто-пятого года, когда мы молча сидели на скамейке перед «Моной Лизой» Леонардо.

В любом случае, эта книга, «Мастера эпохи Возрождения», меня не слишком заинтересовала. Я не почерпнул из нее никакой информации, но она меня каким-то образом озарила – вот и все – как та лекция Уэнделла Филлипса, которую я слушал в детстве.

В книге я запомнил только одну вещь, но она выделяется так же отчётливо, как маленькая родинка на лбу Белой Голубки. Автор утверждал, что Леонардо да Винчи изобрел больше полезных вещей, чем любой другой человек, когда-либо живший, за исключением нашего Эдисона.

Я знаю Эдисона: это чрезвычайно обаятельный человек (потому что он сам по себе такой), причём глуховатый – и он рад этому, потому что, по его словам, это спасает его от многих вещей, которые он не хотел бы слышать. «Так и есть, – сказал он мне однажды, – глухота дает вам необходимую изоляцию; снижает вашу чувствительность, чтобы вещи не беспокоили и не отвлекали; позволяет вам собраться и сконцентрироваться на мысли, пока вы не доведете ее до логического завершения – понимаете?» Эдисон – великий филистер – читает все, что я пишу, у него есть полная подшивка журнала «Малышка Брауни», а в некоторых из «Маленьких путешествий», которые я у него видел, он делал записи между строк или оставлял отметки. Я думаю, что Эдисон – один из самых выдающихся людей, которых я когда-либо встречал, – он ценит Хорошие Вещи.

Я рассказал Эдисону, как этот писатель, Роуз, сравнил его с Леонардо. Он улыбнулся и сказал: «Кто такой Роуз?» Затем, немного помолчав, он продолжил: «Великий Человек – это тот, кто давно умер, – леса полны волшебников, но немногие из них знают об этом», и Волшебник тихо рассмеялся над собственной шуткой.

Каким же человеком был Леонардо? Он был таким же, как Эдисон, только Леонардо был худым и высоким, а Эдисон – коренастым. Но мы с вами будем чувствовать себя как дома с любым из них. Оба – классики, а значит, по сути, современники. Леонардо изучал Природу из первых рук – он ничего не принимал на веру, Природа была его единственной книгой. Чопорные, привередливые, замкнутые профессора – люди с непомерным чувством собственного величия – пугают окружающих, доводят детей до крика, а дам – до благоговейного трепета; но Леонардо был прост и непритязателен. Он чувствовал себя как дома в любом обществе: высоком или низком, богатом или бедном, образованном или необразованном – и был вполне доволен тем, что оставался самим собой. Оставаться самим собой – прекрасное качество!