— Не полагайся на авось, Леонка. В пути всякое может случиться. Я тебе тама не два пуда[6] положил. Дай Боги, если четыре пригоршни в каждом кульке наберется, — ответил Домовой. — Да и деньгу попусту незачем тратить.

— Правильно Добролюб говорит. Но, если будет возможность-то купить — лучше купи, а это про запас оставишь. Глядишь, Флокс-то у тебя не надорвется. Пей молоко, давай.

Наставница набрала две баклажки чистой воды, еще в одну налила укрепляющий и придающий сил отвар и, закончив собирать мешок с припасами, села на край лавки рядом с Леоной. Она по-матерински провела сухонькой ладонью по ее волосам и, достав из кармана передника небольшой сверток, протянула его своей ученице и названной внучке.

— Надевай, деточка.

Леона развернула тряпицу и с восхищением замерла, глядя на подарок. У нее на ладони оказалась заключенная в воздушный кокон из серебряных лент шероховатая капля из диковинного темного дерева с яркими крупными вкраплениями янтаря. От кокона тонкой змейкой бежала витая серебряная цепочка.

Присмотревшись, девушка заметила, что ленты испещрены выполненными мелкой витиеватой вязью обережными знаками. Леона подняла полный восторга взгляд на Ружену и хотела было начать ее благодарить, но та заговорила прежде, чем воспитанница успела что-то сказать.

— Вижу, что нравится. Вижу. Не благодари, — добродушно начала Ружена. — Это не от меня, от матери твоей подарок. Его сердцевина с ее земель, а серебро, что его оплетает, было когда-то кольцом твоего отца. Твоя матушка надеялась сама подарить его тебе. Но случилось так, как случилось, и она оставила его мне перед уходом на случай, если не сможет вернуться.

Глаза у девушки вмиг намокли от поступивших слез, и она бережно сжала подарок в кулачке.

— Храни его, а он будет хранить тебя и придавать сил, — продолжила женщина. — Нареки его и никому никогда не говори его имени, оно станет ключом к его силе. — Договорила Ружена и помогла девушке надеть кулон.

Леона провела рукой по подарку, сжала его в ладони и крепко обняла наставницу.

— Спасибо, — искренне прошептала она ей в плечо.

Это была благодарность не только за подарок. И Ружена это понимала. Она погладила прижавшуюся девушку по спине и нежно, по-матерински обняла ее в ответ. Ей тоже тяжело давалось предстоящее расставание.

— Ну все. Полно, полно. Давай, собирайся. Нечего время тянуть-то, пора ехать. Добролюб?

— Идите-идите, девоньки. Я тут молочко пока уберу, что б не закисло.

Ружена кивнула. Они встали и, подхватив снедь, вышли в сенки.

— Ты деньги разложила? — спросила Ружена, ожидая, пока воспитанница обуется.

— Ага, — пропыхтела Леона, нагнувшись к сапогам. — В штаны убрала, за пазуху, в седельные сумки и вот сейчас еще, — добавила девушка, заматывая несколько монет разной ценности в портянки и натягивая походные сапоги с высоким голенищем.

— Хвалю, умница, — Ружена одобрительно покивала. — Воду старайся беречь. Помнишь, где ключи по пути бьют?

Леона закончила обуваться, встала, проверила села ли обувка — слегка покачалась с пятки на носок, переступила с ноги на ногу, присела. Хорошо — удобно. Взяла мешок с едой, и они с Руженой направились к выходу.

— Да, у развилки, что через шесть верст по проселочной дороге, потом на подъезде к Гаровке, следующий между Дымищами и Окопьевым, потом еще через пять верст поворот на лево, и через четыре версты еще ключ. Мне все перечислять? У меня же карта есть, там все равно все помечено.

— Леонка, сколько раз говорить-то. Все должно быть в голове, карта — лишь помощник—. Случись с ней что, и как ты поедешь? Давай дальше.