— …перестань, — недовольно мотнула головой хозяйка дома, пряча за ворчанием тревогу. — Ты бы подумала еще, Лика. Все ж не сами они нить за девкой пустили. Видно, у них Мирослав твой…

Ничего толком расслышать не выходило, но последние слова и имя отца прозвучало отчетливо. У них… В голове у Леоны вдруг раздалось тихое жужжание, словно где-то вдалеке загудел целый рой взволнованных пчел.

— Мы уже говорили об этом, Веда. Они могли найти и мою кровь, — возразила мама.

— А ежели нет? — не унималась знахарка.

На лице молодой женщины пролегла тень горькой обреченности. Она закрыла на мгновенье глаза, сдерживая чувства, и твердо ответила:

— А ежели нет, Мирослав знает, что делать. Здесь я ему ничем не смогу помочь…

Знахарка не выдержала, зашептала громко и яростно:

— А коли вернуться не сумеешь? Думала ты об том? Тогда ты вообще никому помочь не сможешь! Что тогда будет с…

— … Не надо, Веда, оставь это. Ты и сама знаешь, что я должна, — тихо перебила Марелика, глядя на то, как недовольно поджимает губы знахарка. — Ты обещала… Прошу, позаботься о ней. Кому, как не тебе, я могу доверить свое дитя…

Она протянула руки к Ружене, сжала ее лежавшие на столе сухонькие ладони.

— …и отправь в свое время учиться к Гостомы́слу, если я не вернусь, — упрямо продолжала женщина. — Пока ей безопаснее будет остаться здесь. Но потом… Я поговорю с ним, он не откажет. В ней слишком много силы, она должна научиться ей управлять… Не дай Боги, перейдет одна…

— И сама вижу, — махнула рукой Ружена. — А ты не зазывай беду раньше времени. Почто звать Лихо, пока оно тихо.

— Мама? — осторожно позвала девочка.

Марелика, собиравшаяся что-то ответить Ружене, увидела дочку и мягко улыбнулась.

— Иди ко мне, — нежно позвала она дочь и протянула к ней руки в приглашающем жесте.

Одетая просто, по-мужски, она выглядела так, словно собиралась в долгий путь: высокие походные сапоги, рубаха, заправленная в плотные удобные штаны, на поясе — ножны с длинным кинжалом и небольшая мошна[6].

Девочка растерянно направилась к матери, в то время, как в голове все крутились тревожные вопросы: «Что же происходит?», «Куда она собирается?», «Она же не оставит меня здесь?».

— Мама? — повторила Леона, подходя ближе и замечая, что подле лавки лежит заполненная торба и свернутый походный плащ. — Мы уходим?

Конечно, противная мысль, что никакого «мы» нет, уже закралась в сознание и обидно царапала где-то внутри, рядом с сердцем. Ведь, будь то иначе, мама предупредила бы заранее... Но Леоне до последнего не хотелось верить в то, что мама собирается бросить ее… Оставить совсем одну… Так ведь нельзя? Так ведь не бывает, что они только встретились, и мама снова уходит? Может быть, она просто едет за тятей? Или в деревню, чтобы что-то купить?

Марелика взяла за руки подошедшую дочь и печально посмотрела ей прямо в глаза.

— Нет, милая. Мне придется уехать одной, — она нежно заправила растрепавшуюся у дочери прядку за ухо и продолжила:

— Ты пока останешься здесь, с Руженой. Я не знаю, как долго меня не будет, и хочу быть уверена, что в это время ты будешь в безопасности.

— Мамочка! — всхлипнула девочка. — Нет! Пожалуйста, мама, не уходи, не оставляй меня одну! Пожалуйста! Забери меня с собой! — Леона крепко сжала ладони матери и бессильно заплакала.

Женщина притянула плачущую дочь к себе и, крепко прижала к груди, успокаивающе погладила ее по голове.

Ружена вздохнула и, тихо сославшись на то, что ей пора поить козоньку, разумно вышла из дома.

— Девочка моя, я не могу остаться и не могу взять тебя с собой, как бы сильно этого ни хотела. Ты у меня такая смелая, такая сильная — я знаю, ты справишься. Ружена о тебе позаботится. Она будет рядом, ты не останешься одна.