Галина Петровна захлопнула окно, допила остатки шампанского и прошествовала в царство кафеля, баночек и пузырьков с целью накрутить на бигуди остатки каштановой роскоши, как и подобает истинной королеве бухгалтерии.

До корпоративного разгула и падения Николая Михайловича в пучину разложенной на пузырьки Галы оставалось чуть меньше суток.

Огромная, похожая на перезрелую от жаркого и дождливого лета тыкву, луна висела так низко, что Василий, разлёгшийся на крыше старенького, старше седой Васиной хозяйки, деревенского домишки, раз в несколько тягучих минут приоткрывал жëлто-зелëный глаз и пытался лизнуть сочный лунный бок, надеясь – его вкус окажется сливочно-сырным, совсем таким же, как мягкие кусочки любимого лакомства, что хозяйка по праздникам выдавала коту в качестве редкого угощения (о, этот божественный козий сыр, сваренный из молока глупой Машки – той самой, что сожрала почти всю молодую и ещё зеленую капусту в огороде и получила от старушки поленом по белоснежной спине), но каждый раз обнаруживал, что это всего лишь луна, опустившаяся так низко, будто за миллионы и миллионы лет устала бесконечно плыть по небу, притягивая взгляды счастливых бесшабашных влюблëнных и отчаявшихся, опустившихся на самое дно страданий, самоубийц, устала от бесконечного одинокого волчьего воя, наполняющего ночные таëжные дебри, устала от песен русалок и плеска мерцающих серебром рек и захотела хотя бы ненадолго прилечь здесь, на этой крыше, между наполненным до самой верхней балки сухой травой сеновалом и вечно вздыхающим, блеющим, мычащим и хрюкающим хлевом, захотела отдохнуть, вдыхая ароматы воздушного сена и парного молока, ненадолго превратившись в ароматный сырный кругляк, светящийся, как уютный ночник, и слушая мерное мурчание Василия, свернувшегося клубочком возле еë тыквенно-оранжевого бока.

Изольда Генриховна была истинной роковухой со всеми сопутствующими прибабахами в виде чëрных чулочков в сеточку и платья с грандиозным волнующим декольте и не менее волнующим разрезом. Конечно, припрятанный за подвязку стилет тоже присутствовал, ибо честь у уважающей себя роковой леди всегда на первом месте.

Работала она, правда, скромным бухгалтером в небольшой риелторской фирме и целыми днями не отрывалась от запутанных и не всегда закономодобряемых документов. Но кто же мешает одинокой женщине вечером превращаться хоть в белокурую Жози, хоть в страстную Кармен, хоть в распутную Мессалину, если это не травмирует психику проживающего на той же жилплощади кота.

Кот Изольды Генриховны был существом закалëнным и подрагивал только от приближения пятницы, когда вся сущность хозяйки вырывалась на свободу и учиняла разнузданное и одинокое потребление мартини под «Will always love You» Уитни Хьюстон. В этом, следует честно заметить, тоже были свои плюсы, поскольку Василий на один вечер превращался в Василя и жрал исключительно французские паштеты по триста рублей за баночку.

А как раз была пятница. Ещё вовсе не старый пятидесятитрëхлетний кабальеро Виктор Петрович, по совместительству руководитель того самого агентства, где Изольда Генриховна уже с утра ощущала на губах фантомный вкус мартини, мечтая о собственном Профессионале, тоскливо прохаживался по кабинетам, сокрушаясь об отсутствии во вверенном ему коллективе прекрасных Мессалин.

Данный променад он совершал каждую пятницу, игнорируя только бухгалтерию, как самое бесперспективное в плане наличия потенциальных жози помещение.

И чëрт его понëс в этот раз к неизведанным берегам.