Сегодня, как всегда. До медицинского пункта от КПП метров четыреста. По расчищенным дорожкам в глубоких сугробах. Здесь они ещё отличались живописностью. По ним утром гоняли солдат на физзарядку. Бойцы умудрялись проявлять чудеса золотистой филигранной росписи. Сержанты строги. Не всякому, особенно молодому, хватает времени добежать после подъёма до туалета. Лесная тропинка – это мечта! Предел вожделений. Как её не пометить соломенножёлтым пигментом? Словом, красота неописуемая. Или описуемая.

Испуская клубы пара, капитан миновал КПП и по цветастому снежному тоннелю устремился к своей вотчине. Жилой городок шумел. На плацу раскрасневшиеся солдаты усердно разгребали остатки ночного снегопада. Промелькнул озабоченный начальник клуба. В клубе его ждал полковой оркестр. Труба, геликон, два баритона и, само собой, огромный бас-барабан. Один из музыкантов персонально исполнял пассажи на медных тарелках. Громко и задорно. Даже мелодию выводили похоже. За десять минут до развода оркестр прибывает на плац. Мундштуки в ладонях греют. Иначе к губам примёрзнут.

У медпункта уже толпились молодые, пышущие здоровьем ратоборцы. Из чьего подразделения, интересно? Время приёма позже, какого лешего их принесло? Не случилось ли что? Скрип подмёток по снегу сделался таким громким вдруг. Бойцы оглянулись. Савватиев их узнал, не так давно выписались из госпиталя.

– Товарищ капитан, мы к Вам, – бойко, но как-то без вдохновения протараторил сержант. – Срочно приказано пройти медосмотр.

– С чего бы это? – буркнул Савватиев. – Допуск на высоту просрочили? Или на работу с КРТ?[41] Так это в поликлинику ехать. С полмесяца уйдёт. Срочно не получится. В госпитале надо было пройти, пока лечились.

– Да не-е-е, – боец засопел носом, который на морозе сделался сизым совсем. – На «губу» нас.

– Что, всех?

– Так точно.

– Даже спрашивать не стану, за что.

– А мы и сами не знаем.

– С какого, ты говоришь, подразделения?

– А со всех понемногу. Я из сорок третьего отделения[42].

– Ну, заходите, чего мёрзнуть.

Савватиев запустил штрафную команду в двери. Вошёл следом. Дежурный фельдшер, весь в белом, даже тапочки белой эмалью зачем-то выкрасил, шагнул навстречу и доложил, что во время его дежурства происшествий не случилось, острых и с травмами больных не поступило.

– Записка об аресте? – Саватеев после того, как поздоровался с фельдшером, протянул руку к сержанту. Тот не понял и ухватился за докторскую ладонь, пожимая.

– Да записку давай. Перемёрз, что ли?

Сержант смутился, начал суетиться.

– Потерял?

– Никак нет, сейчас я её.

Он запустил пальцы во внутренний карман. Потом пошарил в наружных. Вконец растерялся. Хлоп-хлоп ресницами. И ещё сильнее засопел.

– Господи, мать Рассея! Ты откуда родом-то, служивый?

– Вятские мы, товарищ капитан. Из Кирова.

– А-а-а. Ну, это ж другое дело. Раз из Кирова. Ладно, снимайте шинели, разувайтесь и проходите. Посмотрим, годны ли к отбыванию наказания.

Солдаты скинули верхнюю одёжку, стащили сапожищи и, пока доктор в своём кабинете сам разоблачался, расселись на стоявших вдоль стены деревянных клубных креслах с откидывающимися сидушками. Сержант-вятчанин принялся изучать собственные ногти, выискивая участки, где можно было бы погрызть. Но, к его разочарованию, обгрызено было до мякоти. Оставалось одно: поковыряться в носу. Некоторые из прибывшей команды уже приступили. Однако вовремя вспомнил, что является младшим командиром, должен олицетворять собой образец аккуратности и подтянутости. Чтобы не растравлять душу, сунул руки в галифе. И тут нащупал бумажку.

– Нашёл! Товарищ капитан, вот она, – завопил от неожиданной радости. Ещё бы, если б прознали, наверняка сроку бы добавили. Документ!