– Проняло, значит? Ну что ж, пора и оскоромиться. Веди меня, друже, в пещеры свои.

– Я про что и толкую, Геннадий Петрович! Хи-хи. Пещеры полны добра. Всё для Вас.

– Полный вперёд!

Спотыкаясь на лестницах, доктор и некогда спасённый им буфетчик устремились туда, где был накрыт стол, где царил ресторанный блеск, звучала стереомузыка, витали смешанные запахи съестного, пива и алкоголя. Будучи высоко роста и не обладая повадками морского волка, доктор при переходе из одного корабельного отсека в другой угодил теменем в перегородку, отчего сыпануло искрами из глаз, а на голове прочно угнездилась огромная шишка. Больно было до слёз. Маленькому буфетчику даже наклоняться не пришлось, проскочил как мышка.

– Что-то мне сегодня не везёт. Травматический период.

– Вы, Геннадий Петрович, давно в церкви были? – обернувшись, неожиданно спросил буфетчик.

– Да я и не помню, – смущённо отметил доктор. – Я, кажется, не крещёный даже. В нашей стране Бога-то нет.

– Вы, доктор, знаете, больше никогда таких слов не произносите. Я Вас лично об этом прошу. Хороший Вы человек. И не обязательно про то рассказывать кому-либо. Так, тайно сходите. И покреститесь, никогда не поздно.

– Э-э-э, брат. Сам-то веришь?

– Кто меня от смерти спас, когда мы на мель сели? Кто послал мне Вас в нужный момент? Кто вложил в Ваши руки уверенность, когда моё брюхо вспарывали, дабы от смерти увести? Мне профессор всё рассказал. Подвиг Вы совершили, вот что! И я по гроб жизни за Вас молиться буду Господу нашему. Ибо это Он свёл нас воедино в трудную минуту. Не раз во здравие ставил Вам в храме свечи, и думаю, молитвы мои помогают Вам.

– Да я и сам об этом частенько задумываюсь, если честно. Давно понял, что сила, которая ведёт по жизни каждого, это не просто набор хромосом, генов и ДНК. Это нечто высшее, уразумению не поддающееся с позиций физики, химии или биологии. И знаешь, мне иногда кажется, что пациенты, мною спасённые, это и не моя заслуга вовсе. Некто руками моими водит, причём водит так, как надо. Я бы сам не смог, честно.

– Всё Бог. Приметил он Ваш дар целительский. А за то, что Вы всё делаете от души, без тщеславия, гордыни, воздастся Вам сторицей. Хорошие сейчас Вы слова сказали, Геннадий Петрович.

– Милейший мой больной, Вы случаем дела не батюшка? Семинарию духовную не заканчивали?

– Мне, доктор, грехи поперёк совести стоят. Я в священники не гожусь.

Они, наконец, приблизились к заветному общепитовскому гнёздышку. Буфетчик кинулся дверь отворять, но Геннадий придержал рукой.

– Погоди-ка. Тс-с-с. Поют, слышишь?

Из буфета доносился приятный баритон. Прислушавшись, доктор узнал Костю. Ты гляди, ещё и петь мастер. И, рассмеявшись, добавил вслух:

– Прямо-таки царская гвардия. Белая кость на Белом море.

Куприянчук и Бирюков действительно сидели, на первый взгляд, абсолютно трезвыми. Прапорщик Володин Костя, раскрасневшийся, вдохновляемый и поощряемый их серьёзными, почти со слезой взглядами, выводил любимую компанией песенку.

И через паузу все трое ударили припевом, да так браво, высокопарно, что Геннадий не удержал чувств и, не успев толком войти, во всю мощь голосовых связок подхватил, будто гимн запел, встав по привычке смирно.

Моргнул правым глазом – у тебя на руках «шесть-шесть». Левым – «пусто-пусто». Партнёр, заметив сигнал, подводит нужный расклад тебе под кость. Если сошлось и ты заканчиваешь партию либо «шестёркой», либо «пустушкой», то громко, с азартом, кричишь: «Товарищи офицеры!», и – по столешнице, что есть мочи. Противник раздавлен, деморализован. Это, знаете ли, мастерство! Почёт и уважение доблестному воинству. Авторитет, моментально раздутый до невероятных размеров. Почти счастье…