– Тьфу, ты. Забыл совершенно.

Потрогал щёку. Вроде болеть меньше стала. Взялся за ухо. Вообще приняло обычную форму. Доктор взглянул в зеркало.

– Ну, этак-то терпимо, – процедил сквозь зубы. – Классная бодяга.

На верхней палубе гулял ветер. Пахло морем. Теплоход миновал устье реки, и огромное белое пространство окружило белый лайнер со всех сторон, полностью погрузив со всей командой и пассажирами в свою бездонную белизну. Полный штиль. Небо сливалось незаметно с морской гладью, даже кромка горизонта не была видна. Облака плавали равно как в небе, так и в воде. За кормой по-прежнему висела крикливая орава, и всё так же пассажиры чайкам кидали еду. Временами то справа по борту, то слева вываливали на обозрение, как будто из Зазеркалья, свои огромные белые спины белухи. Постоянными спутниками сопровождали путешественников тюлени. Их усатые морды возникали в непосредственной близости, ярко излучая из огромных круглых глаз неприкрытое любопытство, в угоду которому животные забывали о страхе, подплывая порой чуть ли не к бортам. Как перископы, торчали над водой. Этакие подводные лодки животного происхождения.

Смущённо прикрывая ладонью лицо, доктор стоял особняком на палубе, стараясь ни о чём не думать, и лишь любовался царившей вокруг сказкой. Наитием понимал, что такого волшебства, такой необычной красоты больше увидеть вряд ли придётся. Он ценил этот момент, вникал в него, пытался собрать как можно больше впечатлений, чтобы потом, спустя годы, сохранить хоть толику. Так продолжалось час, два. Дым из трубы за спиной тянулся далеко серым прозрачным шлейфом и растворялся то ли в небе, то ли в воде у горизонта.

Вскоре обратил внимание, что нигде не видит уже тюленей. Исчезли. И белухи тоже. Чайки отстали часа полтора назад. Взглянув на часы, понял, зверьё уплыло спать. Время-то позднее, несмотря на то, что солнце стояло над горизонтом и небо синело, как днём. Впрочем, это и был день. Полярный. Вдохнув как можно глубже, доктор потянулся и решил: пора идти в буфет, где, возможно, его ждут не дождутся друзья-приятели. Когда повернулся, нос к носу столкнулся с буфетчиком.

– Геннадий Петрович, полчаса за Вами наблюдаю и всё не решаюсь побеспокоить. Такой взгляд у Вас мечтательный. Красиво, правда?

– Здравствуйте, здравствуйте, милейший. Как поживаете? – доктор приветливо протянул руку, узнав пациента, но тот кинулся с объятьями и крепко стиснул грудь, причитая.

– Спаситель Вы мой! Так ждал этого момента, чтоб выразить. Чтобы хоть как-то. Геннадий Петрович, дорогой!

И усилил обхват, да так, что у Гены хрустнуло в грудной клетке. Пришлось отбиваться. Сломает ребро! Не хватало ещё.

– Да пусти же ты, чёрт! Искалечишь от счастья-то.

С большим трудом выпроставшись, на всякий случай вытянул руку, чтобы предупредить очередной приступ любвеобильности. Буфетчик вроде как впал в неистовство. Из глаз текли слёзы умиления, руки по-прежнему порывались состроить кольцевые фигуры. Чего это с ним, подумал доктор, свихнулся? Может, я ему не то отрезал? Через минуту стало ясно: благодарный пациент в изрядном подпитии. Мои гаврики накачали, не иначе. Интересно, сами как? Если всё это время торчат внизу у этого, благодарного, то… Надо поспешить.

– Мои в буфете, конечно?

– Помилуйте, доктор, а где ж ещё?! Я и за Вами уже не первый раз прибегаю. Подойду, а потревожить всё не решусь никак. Заждались мы Вас.

– Поведай-ка мне, дружище, они не того? Ну, как бы это сказать.

– И-и-и… не беспокойтесь, ни-ни. Как стёклышки, оба.

– Как оба? А третий?

– Прапорщик? Так не в счёт же. Не офицер. Он был так же прост и так же добр, как и велик. Набрался Костенька, как зюзя. Но ведёт исключительно мирный образ жизни. Капитаны, как всегда, на высоте. Пивком балуются, крепкое не трогали ещё. Сказали, только с разрешения доктора.