Польская сабля получилась удачнее, чем экземпляр султана. Каким-то образом она попала к Радзивиллу. Может, оружейники хотели обозначиться в его глазах как гении своего дела. Гетман же довольно прохладно отреагировал, поскольку подобная уже была у короля, и его неприятно шпыняло изнутри жало ревности. При первом удобном случае легко от неё избавился, чем доставил, как мы уже знаем, большую радость своему панцерному казаку-герою.
Султан Мехмед Третий, как и его шляхетный партнёр, спал и видел поверженные русские штандарты у своих ног. Но не своими руками, с помощью кого-нибудь из европейских коллег. Речь Посполитая в этом ракурсе была наиболее податливая. Посему переназначил в стан короля в качестве своего резидента молодого литовского боярина Альгиса Сабаляускаса, которого по дарственному договору к нему в свою очередь прислал на верную службу царский думный боярин Григорий Лукьянович Бельский, он же Малюта Скуратов. И, что не лишено сюжетной изящности, командировали Альгиса по рекомендации самого Истамбул-агасы, командующего столичным гарнизоном и личной султановой гвардией.
Всякое случалось за годы ратной жизни боярина Альгиса Сабаляускаса. Русские звали его кто Олегом, кто Соболем, поляки Ольгер-дом, литовцы Альгисом, турки Альгис-пашой. В общем этимологическом контексте имена, если перевести на русский, ратные: копьё, копьеносец, всё видящий, всё понимающий. Особенно к месту прижилось от литовской фамилии прозвище Соболь: хитрый, смелый, безжалостный и породы вельми ценной.
Именно эти качества позволили молодому боярину вступить в ряды регулярной пехоты вооружённых сил Османской империи. Такие подразделения отличались уникальной подготовкой своих солдат, которых называли янычарами. Поучаствовав как новобранец в нескольких боевых эпизодах, Альгис продемонстрировал смекалку, стойкость, храбрость, что не осталось незамеченным. Вскоре командиры стали его привлекать к вылазкам посерьёзнее. В одной из таких случилось нечто, из ряда вон выходящее.
На поле боя ни с того ни с сего, ни с кем не согласовав, явил своё величество сам султан. Скорее всего, с перепоя и бессонной жаркой ночи в гареме. Пехота целиком была задействована на флангах, перемалывая пытавшихся охватить их войско поляков. Кавалерия производила таранный удар по фронту. В самом центре образовалась вакуумная зона, ни ваших, ни наших. Кто мог знать, что именно сюда, именно в тот момент, когда никого рядом, прискачет во всём своём сиянии великий кормчий турецкого народа? С пустяшной охраной из числа дворцового караула.
Альгиса, самого молодого, частенько использовали вестовым. Он как раз выполнял соответствующее поручение, летел, оглашенный, через ухабы и рытвины, пригибаясь к гриве коня, чтоб не нахватать шальных пуль, что свистели вокруг подобно жаворонкам. До вакуумной зоны оставалось метров сто, когда с фланга прорвалась в отчаянии отступающая польская хоругвь. Вернее, что от неё осталось. Янычары хорошенько поработали. Но, получается, не совсем старательно, чем не преминули воспользоваться гусарийцы, те ещё сорвиголовы. Поляки быстро сообразили насчёт султана, тупо таращившегося на их раскрашенные крылья, громко шумевшие по ветру. Дармовая практически пожива.
Однако их разделяли две с лишним сотни метров, тогда как Альгис уже был совсем рядом. Кидаться одному против крылатых гусар, будь ты хоть семи пядей во лбу, смысла не имело. Но у него в запасе хранились казачьи вытрэбеньки. Срубив на скаку сиреневый куст, рванулся к султану, принялся, как чумовой, быстро-быстро мести кустом, словно веником, подняв при этом тучу пыли, в которой вскоре они стали не видны. Бесцеремонно сорвал с весьма пропылившейся его хазретлери