– Нет, Вер. Тут совсем немного осталось.

– Тогда я пойду, а то что-то голова разболелась.

– За тобой приедут?

– А то, – отвечает с невесёлой улыбкой. Веру можно понять. Из-за специфики работы ее мужа Вере положен водитель с охраной. Я даже представлять не хочу, как это надоедает.

– Хорошо. На тебе и правда лица нет.

– Мутит.

– Может... – делаю паузу, давая Вере возможность самой выбрать – обсуждать со мной ее потенциальную беременность или воздержаться.

– Не-е-ет, Эль. Все мимо.

– Может, тогда ЭКО? – с максимальным тактом интересуюсь я. Все-таки Вере уже за тридцать, а Семену вообще хорошо за сорок. И хоть они здоровы, время сводит на нет их попытки зачать естественным образом.

– Шведов мне уже весь мозг выел на этот счет. – Вера останавливается возле двери и растерянно озирается, видно, вспоминая, куда повесила куртку.

– Сейчас помогу, только тарелки отнесу, ага? – говорю я, но не успеваю ничего сделать. Потому что в глубине коридора показывается Юра.

– О, Вер… А ты чего – уже домой?

Никогда я не видела своего мужа настолько пьяным, что его даже слегка штормит. Вера тоже удивлена. Вздернув брови, наблюдает с улыбкой за Юркиным неуверенным продвиженьем вперед.

– Что это Юрий Игоревич так расслабился? – интересуется шепотом.

Поделиться? Я не замечала за Верой любви к сплетням. Но учитывая то, что ей, возможно, придется в будущем пережить процедуру ЭКО… Нет-нет. Что пугать человека?

– Понятия не имею. Может, кризис среднего возраста? Кто из нас биолог?

– При чем здесь биология? Это к психологам больше, впрочем, насколько мне известно, продолжительность жизни и технологический процесс сильно этот момент отсрочили. В той же Японии тридцатка сейчас – это как наши восемнадцать. Ой…

Да, ой! Оборачиваюсь на грохот и бегу к кухне. Юра валяется на полу.

– Ты в порядке?

– Ага. Поскользнулся на… Кимчи? Какого черта… – моргает тот осоловело. Вглядываюсь в расфокусированные глаза, такие мальчишеские сейчас! У меня сердце сладко екает. И все плохое забывается. Сразу… Сходу, стоит только в них окунуться. Обнимаю этого дурачка. Смеюсь ему в шею, вкусно пахнущую парфюмом, который сама ему и выбираю.

– Боже! Юрий Игоревич, да вы в дрова… – шепчу сквозь приступы смеха.

– И ничего не в дрова. Ик.

– В дрова. На ногах не стоишь.

– Это потому что кто-то раскидал по полу капусту. Ик. Ты не знаешь, кто?

– Знаю. Твой любимый сынок. Я убрать забыла. Прости, – веду носом по колючей щеке, лащусь. Юра ладонями по моей спине проходится. Обхватывает пятерней грудь.

– Сынок? А разве у меня есть сынок, а-а-а, Эля-я-я? – пьяно тянет муж, сталкивая меня в ледяную бездну. Я делаю глубокий отчаянный вдох, отпихиваю его и встаю. Потому что его руки сейчас ощущаются путами, которые тащат меня ко дну.

– Проспись. А потом поговорим.

Выхожу из кухни, повторяя про себя как мантру: «Он так не думает, он так на самом деле не думает! Нет-нет-нет. Юра протрезвеет и извинится». Потому как даже если на ЭКО что-то перепутали (а это вообще полностью исключается), он же это все со мной пережил. Он радовался беременности! Он на руках меня носил и ездил по ночи за город в теплицу, потому что мне захотелось «помидор с грядки». А как Юра плакал, когда ему положили Мишку на грудь? Да мне вообще на мужа грех жаловаться. Валов идеальный отец. Мне все подруги завидуют. Он и памперсы Мишке менял, и кормил, и купал, и гулял с ним, даже когда сам падал от усталости. Он возил его в поликлинику, снимал на видео все достижения и, раздуваясь от гордости, постил в соцсети. Первую Мишкину улыбку, первый зуб, первый шаг. Он учил его плавать и ездить на самокате. А этой зимой обещал поставить Мишку на лыжи.