Что-то начиналось. Что-то, чего он не предвидел, несмотря на всю ясность разума, что дарил эликсир. В воздухе разлился запах перемен – терпкий, как полынь, горький, как несбывшиеся надежды…

А в кармане у Крамера нашли записку. Всего три слова, написанных почерком, похожим на змей: «Цена была назначена.»

Глава третья: Цена власти

В тот вечер молодой лекарь возвращался из дома бургомистра поздно. Туман наползал с реки плотными клубами, превращая фонари в размытые пятна болезненно-желтого света. Эликсир почти выветрился из крови – Томас берёг последние капли для важного эксперимента, и потому мир вокруг казался тусклым, приглушенным, словно накрытым серой вуалью.

Шаги за спиной он услышал слишком поздно. Они двигались с неестественной слаженностью – словно тени, отделившиеся от стен. Первый удар пришелся между лопаток – острая вспышка боли, от которой перехватило дыхание. Второй удар располосовал бок, и Томас почувствовал, как горячая кровь пропитывает рубашку. Колени подогнулись, и он упал на мостовую, ощущая, как холодные камни впиваются в ладони.

Нападавшие работали молча, профессионально. Сквозь туман он различал только размытые силуэты – трое или четверо, в темных плащах с глубокими капюшонами. Еще один удар обжег бедро, и Томас почувствовал, как немеет нога. Во рту появился металлический привкус крови, а перед глазами начали плясать черные точки.

Они не стали его добивать – видимо, были уверены, что раны сделают свое дело. Растворились в тумане так же бесшумно, как появились, оставив его умирать на холодных камнях. Томас пытался встать, но тело не слушалось. Каждый вдох давался с трудом, словно грудь сдавило железным обручем.

Сознание мутилось. Перед глазами проносились обрывки воспоминаний – мать, склонившаяся над его кроватью, когда он болел в детстве; первый день в аптеке Штейна; зеленые глаза Анны-Марии; золотистое свечение первого эликсира… Эликсир! Флакон с последними каплями все еще был при нем, спрятанный на груди.

Непослушными, окоченевшими пальцами Томас нащупал флакон. На то, чтобы вытащить его и сорвать пробку, ушли последние силы. Никогда прежде он не принимал так много сразу – опрокинул в себя все содержимое, чувствуя, как жидкость обжигает горло.

Первые несколько секунд ничего не происходило. А потом эликсир ударил в кровь, словно жидкий огонь. Каждая жила, каждый нерв вспыхнул невыносимой болью. Томас выгнулся на мостовой, хватая ртом воздух. Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот разорвется.

Мир вокруг взорвался красками и звуками. Томас видел каждую каплю тумана, слышал шорох крысиных лап в подворотнях, чувствовал запах речной воды и гниющих водорослей. А потом пришло нечто большее – он начал видеть сами нити реальности, тончайшую паутину связей между всеми вещами.

Он чувствовал, как срастаются разорванные мышцы, как затягиваются раны, как кровь останавливает свой бег. Но главное – он видел лица напавших, словно они все еще стояли перед ним. Видел комнаты, где они получали приказы. Видел руки, что платили им золотом. Видел все нити заговора, сплетающиеся в единый узор.

Когда Томас наконец смог встать, он был уже другим человеком. Что-то изменилось в нем необратимо – там, в глубине, куда не достает обычный взгляд. Эликсир не просто исцелил его тело – он распахнул двери, которые нельзя закрыть снова.

На востоке небо начинало сереть. Томас медленно побрел прочь, оставляя за собой темные пятна на камнях мостовой – пятна, которые утренний дождь смоет прежде, чем город проснется. Но память об этой ночи останется – в шрамах на теле и в тех изменениях, что произошли с его душой.