Легионы просят огня Шимун Врочек

Посвящается памяти моего отца.

Мне всегда будет не хватать тебя, папа.

Слава нашему хозяину европейцу,

У него такие дальнобойные ружья,

У него такая острая сабля

И так больно хлещущий бич!

Слава нашему хозяину европейцу,

Он храбр, но он не догадлив.

Николай Гумилев, «Невольничья»

Атлантида. Храм Посейдона. 1528 год до н. э.

Столбы покачнулись. С грохотом упала и разломилась на отдельные куски белоснежная мраморная колонна. Земля под ногами глухо застонала. Наксит вздрогнул. Издалека – со стороны моря – доносился нарастающий гул. Это шла волна.

В зале дернулись огоньки светильников. И снова загорелись ровно и ярко.

Девочка повернулась к нему и сказала неожиданно серьезно:

– Все кончено. Нужно бежать.

Лицо ее с морщинкой посередине чистого высокого лба казалось совсем взрослым.

Мальчик помедлил и кивнул.

Конечно, он это понимал. Это значит, что людям жреца удалось отключить защитный экран Девяти Врат, и теперь океан хлынет на беззащитный город. Значит, они с Аэнорой опоздали. Все было напрасно.

– Может быть, они успеют… – сказала девочка. Дочь великого жреца Атлантиды, она умела держать себя в руках, но сейчас голос ее дрожал.

Атлантида умирала, и виноват был в этом ее отец.

Такое нелегко принять.

Он сделал шаг и взял ее за руку. Она вздрогнула и посмотрела на него с недоумением. Неожиданно Наксит понял, что сделает все, чтобы эта складка между бровей больше не появлялась.

– Мы теперь вместе, – сказал Наксит. – Может быть, инженер Нодаро успеет…

Аэнора покачала головой. Он знал, что это неправда: если бы Нодаро и дядя Зеро успели, все было бы по-другому. С гигантской волной, идущей на город, даже Зеро ничего не сможет сделать.

Старый Нодаро, дядя Зеро и красавица Акалла, могучий великан Рово и кузнец Видамаро – что они могут исправить? Что может сделать хотя бы один человек в этом городе?! На этом острове?!

– Повелитель Времени может, – сказал мальчик неожиданно для себя. – Он все может. Он может отмотать время назад, как свиток, и прочитать его сначала… Переписать сначала. И тогда защитный экран уцелеет. Нужно найти его и все рассказать.

С испугом Наксит подумал, что она сейчас заплачет.

– Дурак, – сказала она. Но руку не выдернула. Это было… приятно.

– Пошли на улицу, – сказал Наксит, чувствуя себя неожиданно взрослым. – Надо добраться до летающих кораблей.

Они выбежали на улицу и остановились. Замерли.

Небо чудовищно потемнело. Вместо сияющей лазури над головами нависала черная стена. Сначала мальчику даже показалось, что это море стало набок – огромной стеной воды до самого неба.

– Смотри! – закричала Аэнора. – Повелитель Времени. Он убегает!

Наксит хотел сказать: глупости, как может бежать бог? Чего ему бояться?

Но увидел то, что увидела она, и замолчал.

Это был воздушный корабль Повелителя Времени, любимого сына Посейдона – вытянутый, похожий на каплю расплавленного серебра. Он медленно поднимался, раздвигая кургузные белые баллоны грузовых дирижаблей – он был намного крупнее и больше их, и казался китом, заплывшим в стаю мелкой рыбешки. Он убегал.

Мальчик не верил своим глазам: могучий, всезнающий, непогрешимый Повелитель Времени собирался сбежать, как последний трус.

Ветер подул сильнее. Горьковатый запах йода и соли заполнил легкие.

– Пасселаим, предатель! – Наксит задохнулся.

Девочка покачала головой:

– Он всегда был таким. Повелитель Времени всегда был предателем.

– Что?!

– Помнишь, что сказал инженер Нодаро? Дети Посейдона всегда были предателями. Им наплевать на людей, им нужны только слуги.

– Но… – мальчик едва не застонал от отчаяния. – Как они могут… они же – боги!

Аэнора покачала головой.

– Они не боги. Они просто… не люди.

Она взяла его за руку. Мальчик и девочка стояли, взявшись за руки, и смотрели, как на город идет гигантская стена воды.

9 год н. э., Римская империя, провинция Германия

Орел реет над легионом.

Первые лучи рассвета отражаются от золотой птицы, бегут по главной площади лагеря. Над темными рядами палаток встает солнце.

Неровное и красноватое, словно потемневший от времени медный чан.

Часовой на башенке дернулся и открыл глаза. Сердце бешено стучало. Уфф, не спать! Наказание за сон на посту – смерть. Может, в мирное время и в другом легионе он отделался бы плетьми, но здесь, в проклятой богами земле варваров…

Часовой сглотнул. Лучше об этом не думать. Префект лагеря Эггин – суровый и жесткий солдат, он ошибок не прощает. Вот новый командир легиона – другое дело. Он губить хорошего воина не станет… Наверное.

Часовой поежился. Поле за пределами лагеря, вытоптанное тысячами ног, лежало пустое и мертвое, как равнины загробного мира. Тьфу, тьфу, тьфу, как бы не накаркать. Вдалеке темнел лес – огромная масса колышущейся зелени. Некоторые деревья, несмотря на теплую для начала осени погоду, успели пожелтеть. Готовятся к зиме, что ли? Германия, что тут скажешь.

Варварская Германия.

Часовой повел плечами. Два года как легионы стоят за Рением. Казалось, все спокойно, варвары утихомирились. Если бы! Прежний легат водил дела с германцами, «гемами». Хороший был легат, ничего не скажешь… но слишком верил варварам. Теперь у Семнадцатого легиона новый командир – родной брат прежнего. Гемы и его хотели убить, подослали двадцать человек, а легат их в капусту нашинковал.

Хорошая штука капуста, кстати.

Вкусная.

Ходят слухи, Кай Ветурий Келест раньше выступал на арене. Сражался с лучшими гладиаторами Рима. Но затем Август отправил его в Германию, на место прежнего легата.

Принцепс сказал: если умеешь драться, делай это там, где это пойдет на пользу Риму…

Ну, или где варваров много.

Теперь этот легат-гладиатор здесь.

Светает. Серые ряды палаток затапливает розово-золотистым сиянием. День солдата начинается с первыми лучами солнца. По главной улице лагеря шествует кентурион. Его легко узнать по гребню на шлеме – отчего издалека голова кажется намного больше человеческой.

Правда, мозгов там маловато, ну, так это ж кентурион! Часовой хмыкнул. Кентурион, словно услышав его мысли, поднял взгляд. Часовой поспешно отвернулся – сделав вид, что рассматривает дорогу, ведущую к лесу. Обычно по ней ездили за дровами для легионных пекарен, кузен и лагерных костров…

Сейчас дорога была пуста.

Ветер донес запах дыма и пригоревшей пшенки. Часовой сглотнул слюну. Сейчас бы каши – парящей, горячей как вулкан, с медом и сыром. И заправить оливковым маслом. Кра-со-та. «О чем я думаю?!» Часовой заставил себя выпрямиться. Так, не спать, не спать! Скоро смена… скоро, уже скоро… стук копыт… смена… смена…

Смена.

– Заснул! – его толкнули в плечо. – Эй!

Часовой вскинулся. Напарник улыбнулся ему кривым от шрама ртом.

– Смотри!

Они наблюдали, как суетится тессерарий, караульный офицер; как открываются главные ворота, чтобы выпустить из лагеря вереницу всадников.

Копыта застучали по дороге. Всадники пустили коней рысью. Пурпурные плащи – это преторианцы из личной когорты Августа. Здесь, в Германии, они приставлены только к самым важным «шишкам».

На одном всаднике – белый плащ. Этот человек – не преторианец.

Через некоторое время всадники исчезли за поворотом.

Туман плывет над дорогой, изгибается бесшумными, тягучими волнами. Опускается на лагерь, на лес вокруг, на дремлющую гладь реки…

– Кто это был? В белом? – спросил часовой. Напарник лениво почесал толстую мозоль на подбородке – от ремешка шлема. У каждого легионера есть такая отметина. Это еще вернее, чем татуировка «ЛЕГИОН~НАШЕ~ОТЕЧЕСТВО», выдает «мула».

– Не узнал, что ли? Это новый легат!

– Я думал, он малость повыше, – признался часовой. – Как думаешь, зачем он здесь?

Напарник пожал плечами.

– Хмм. Кто ж их знает, этих патрициев? Вот ты бы что сделал, если бы гемы у тебя брата убили?

Часовой задумался.

– Женился бы на его вдове, – сказал наконец. – Красивая баба.

– Вот! А он тут гемов убивает. Странные они люди, эти патриции. Кстати, о странном. Перекинемся в «дюжину»?

Дуодецим – одна из любимых игр в легионе. Популярней только обычные кости.

Часовой почесал локоть, шею. Проклятые германские комары!

– Ну…

– Правда, ты мне с прошлого раза четыре асса должен, – напомнил напарник.

Сын блохастой собаки! Часовой от возмущения проснулся окончательно.

– Иди к воронам! Все я тебе отдал!

– Это ты сейчас так говоришь… кодекс.

– Сам ты кодекс! Ну, отдал… или отдам. Какая разница? Все равно они уже твои.

Против логики напарнику возразить было нечего. Он поболтал в воздухе деревянным стаканчиком для «костей» – защелкало, застучало. Приятный звук – особенно для азартных ушей…

– Ну что решил? Сыграем?

Молчание.

– Давай, – обреченно махнул рукой часовой. – Эх! Была, не была… отыграюсь!

Негромко стучат копыта.

Я слышу крики и музыку. Жеребец поводит ушами, фыркает.

– Тихо, мальчик, тихо, – я похлопываю его по мокрой шее. – Мы уже приехали.

В кончики пальцев отдаются удары огромного лошадиного сердца.

У входа в дом стоят, вытянувшись по струнке, рослые преторианцы. Я киваю, спешиваюсь, бросаю поводья мальчишке-рабу. Прохожу в вестибул, затем – в атриум. Зажмуриваюсь. Ослепляющий после вечерних сумерек свет. Запахи горящего воска, жареного мяса, рыбного соуса и разгоряченных тел…

От перезвона кимвал, пения флейт, стона кифар голова идет кругом.

Атриум полон народа. Полуобнаженные рабыни разносят напитки, рабы бегают с блюдами, гости в гражданских тогах беседуют с гостями в военных туниках. Римляне традиционно держатся подальше от германцев. Красные отсветы вина в стеклянных чашах режут глаза…