Волки в лесах Хаттхаллы сильно расплодились в те годы и весной обнаглели до такой степени, что стали выходить к жилью и нападать на домашний скот и людей. Но только после того, как они задрали несколько семей, живших за стеной города, конунг собрал вождей военных отрядов и объявил о предстоящей большой охоте.

Хаттхалльцы зарабатывавшие себе на жизнь ловлей дичи вполне могли истребить серых псов и сами, но здешние ласа были закрыты для простолюдина, потому что принадлежали конунгу. А это означало, что местным было запрещено там не только охотиться, но и собирать грибы и хворост. За нарушение этого указа можно было получить пятьдесят ударов хлыстом, если у конунга было хорошее настроение, а если нет, то и лишиться головы. Охотникам приходилось ходить в дальние леса расположенные на севере их земли за Крутой горой. Там мужчины били дичь, иногда заваливали волка или медведя, но шкуры крупного зверя были обязаны приносить в замок в качестве налога за охоту.

Шкура волка в Хаттхалле была особенно ценна. Только великие воины имена, которых прославляли в песнях, имели право носить плащи, пошитые из шкур этого зверя. И лишь конунг и его дети имели право носить плащи из черного или белого волка. Так было заведено испокон веков, еще до первой гибели Мира.

Торкел сидел за столом рядом со старшими сыновьями и с жадностью почти не жуя, проглатывал огромные куски мяса. Он не поднимал глаз от своего подноса и чаши с вином и лишь иногда криво ухмылялся, когда кто-то из братьев чересчур увлекался спором.

Когда вечерняя трапеза завершилась, мальчик слез с высокой лавки и подошел к отцу чтобы пожелать ему доброй ночи. Торкел, успевший изрядно захмелеть и временно прибывавший в хорошем расположении духа, похлопал его по плечу и неожиданно спросил:

– Ну что, Олсандр, хотел бы ты поехать с нами и показать себя на охоте, как настоящий мужчина?

От радости у Олсандра перехватило дыхание, и он громко выкрикнул:

– Да, отец! Я очень хочу! Хочу!

– Ну-ну! – Насмешливо улыбаясь, пробормотал отец и внимательно оглядел сына.

Потом, словно решив что-то, стукнул себя по колену и весело сказал:

– Что ж, значит решено! Завтра поедешь с нами!

Он отцепил со своего пояса тяжелый и широкий охотничий нож, украшенный самоцветами и, протянул его мальчику.

– Держи! Надеюсь, я увижу завтра отважного воина – достойного нашего рода, а не молочного сосунка!

– Я буду храбр и смел, отец! Ты будешь мною годиться!

Трясущимися руками Олсандр взял подарок отца, с трудом сдерживая рвущуюся наружу радость и желание вприпрыжку проскакать по залу, гордо поднял голову и прошел мимо братьев. Он направился вдоль стола к лестнице, ведущей на второй этаж в спальные комнаты. Олаф и Одрхн недовольно переглянулись. На смуглых лицах братьев заиграли мерзкие кривые улыбки.

Вечером в его комнату вошла Гана и, присев на край кровати, обняла сына.

– Мама, что с тобой? – Олсандр никак не мог понять, почему она плачет.

– Мальчик мой! Будь осторожен! Прошу тебя! – Шептала она, пытаясь пригладить непослушные волосы малыша.

– Конечно, мама! Я буду осторожен.

– Никому не верь и не подпускай к своей лошади. Только Рагнара! Никого больше! Слышишь?! – Наставляла своего сына Гана.

Но мальчик не слушал ее и норовил вырваться из крепких объятий матери. Он хотел перед сном еще раз осмотреть и почистить отцовский подарок. Какое счастье, что у него теперь есть такой красивый и замечательный боевой нож!

Утром, едва первые лучи солнца показались на горизонте, он уже сидел в седле пегой лошадки и с нетерпением ждал появления отца, братьев и охотников. Тяжелая, дубовая дверь замка протяжно скрипнула, потихоньку отварилась и Олсандр с нетерпеньем оглянулся. На каменных ступенях стояла его мать, закутанная в длинный пуховый платок. Она была на сносях и осторожно прикрывала рукой огромный живот.