Пока он ел и пил, Хадар и Алантай молчаливо ждали. Подкрепившись, Атила искоса взглянул на охотника и, к удивлению для всех, произнес:

– Вижу, ты опечален гибелью Нэйгумэ, Алантай…

С удовлетворением наблюдая, как изменилось его лицо от этих слов, шаман сдобрил их притворной скорбью:

– Я подходил к поселению, когда дух медвежонка сообщил мне эту печальную новость. Ужасно, ужасно… Все в племени Древа знают, что вы были дружны как родные братья, и я уверен, разделяют твое горе.

Алантай был одним из тех, кто относился к Атиле с недоверием. На то были свои причины: Атила не раз ошибался в своих предсказаниях и, как это водится у шаманов, перекладывал вину на злых духов, притворившихся добрыми и одурачившими бедного старика. Алантай встречал такие оправдания язвительной насмешкой. Он не мог простить шаману страданий, которые тот причинял людям, советуясь с теми, кого никто кроме него не видел, и в своей неприязни к нему Алантай был непреклонен. Это злило Атилу. Племя почитало Алантая не меньше, чем Хадара, а в последнее время, может быть, и больше.

«Неровен час, выберут его вождем, и тогда старому Атиле придется худо…» – прикидывал шаман и, пусть даже ценой лжи, считал нужным склонить этого воина на свою сторону или избавиться от него при первой же возможности. Сейчас он чувствовал, что благодаря болтливому Уту и своей хитрости такая возможность у него появилась…

– Прибереги жалость для своих бесполезных духов, – огрызнулся Алантай, резко подпортив ему настроение. – Они только и могут, что смотреть, как кто-то умирает!

– Мы здесь не для того, чтобы обмениваться пререканиями, Алантай, – сказал Хадар, зная, что, если не вмешаться, все закончится шумной ссорой. – Ты пришел, чтобы рассказать, кто убил Нэйгумэ, – так закончи свой рассказ.

– Мне больше нечего сказать тебе, мой вождь. Ни зверь, ни человек не убивал его. Когда я нашел Нэйгумэ в пепле Бледной равнины, он просто… Лежал… – вспомнив то, что трудно было описать языком племени Древа, да и любым другим языком, Алантай рассеянно искал точку на полу.

– Бледная равнина, говоришь? – задумался Хадар. – Владения Горы Аавэй. Обитель духов. Добрых духов, не так ли?

– Один злой дух там все же есть, – напомнил ему Атила.

– Быть может, Нэйгумэ не повезло повстречаться с ним? – предположил Хадар.

– Невозможно, – занервничал Алантай.

Хадар обернулся к Атиле.

– Как ты считаешь, старый друг?

Шаман почувствовал прилив благодарности – по крайней мере, Хадар никогда не сомневался в его способностях.

– Мой вождь, многие духи являлись мне в Лесу Следов. Дух оленя пришел и молвил, что охотникам нашим надобно знать меру – не брать лишнего у Хозяина Тайги. Дух совы прилетел, велел, чтобы в Ночь Келе лучшего олененка заклали, ибо волк духа Келе совсем уж отощал. Дух мамонта со мной говорил…

Атила прошелся загадочным взором по присутствующим, ловившим каждое его слово.

– Поведал он мне, что человек из племени Древа потревожил древнюю скверну, ступив на заповедные земли Горы Аавэй. Как думаешь, Алантай, кто это был?

Алантай почувствовал, как взгляды обратились на него. Под их тяжестью он затаился, словно загнанный зверь.

Передав людям указание Атилы, Уту сразу вернулся к урасе отца и поджидал шамана у изгороди. Ему не терпелось узнать, что он видел, и рассказать, как весело прошло его лето – а произошло столько всего! Он поймал первую рыбу, и ничего, что это был малек, которого пришлось отпустить. Разбил коленку и не заплакал. Нашел жабу в камышах, втайне от всех держал ее в кармане и кормил кузнечиками, пока та не сбежала в урасе и не перепугала одну из его нянь до полусмерти…