Гадалка наконец подняла голову, и взгляд её был остёр, как наконечник стрелы.

– Итак, что же я вижу в результате? Я вижу человека, обладающего множеством достоинств и пороков. Ты жесток, мстителен и легко приходишь в бешенство, но также у тебя возвышенная, романтическая душа. Ты снисходителен к слабым, но постоянен в своих дурных качествах. У тебя холодный ум, но пылкое сердце. В тебе заложен талант торговца и способность к наукам. Ты горд, умён и дерзок… Одним словом, передо мной человек, несомненно, больших страстей, и если я хоть что-нибудь понимаю в гадании, то тебе уготовано будущее, полное славы и приключений. И накажи меня Бог, если я смогу предвидеть твою судьбу!.. Но я разбираюсь не только в хиромантии, но и во множестве прочих эзотерических учений, и скажу вот что: либо природа ошиблась, наградив тебя внешностью человека незначительного и ничтожного, либо ты настоящая загадка и первый случай в моей практике, когда облик не совпадает с тем, что говорит рука.

Вот что сказала гадалка мадам Жожобина Шарре.

А Шарра со своей спутницей ещё полюбовались дракой мясников и суконщиков, когда один цех в полном составе идёт на другой, и только после этого направились к выходу из Фаргейта.

День неотвратимо превращался в вечер. Широкий поток людей, стремящихся покинуть пределы города, обратился тоненьким ручейком, и Алиса с Шаррой поспешили присоединиться к нему. Стражник, глянув на их городскую одежду, предупредил, что с последним лучом солнца запрёт ворота, и молодые люди ускорили шаг.

– А далеко ли до кладбища? – Алиса немного запыхалась, пытаясь не отставать от длинноногого парня.

– Нет, не очень. Вон, видишь, церковь на пригорке? За ней то, что мы ищем. Что ты ползёшь, как сонная муха! Двигайся живее.

– В таком случае ты ползёшь как муха бодрая.

По пыльной петляющей дороге они дошли, наконец, до белой церквушки и, миновав ограду, оказались на территории Фаргейтского кладбища.

Под сенью величественных елей было темно. Между надгробных плит и крестов двигались, словно тени, немногочисленные запоздавшие посетители, торопясь воздать дань уважения покойным родственникам и знакомым. Шевелили поникшими ветвями плакучие ивы.

Алиса прижалась к Шарре.

– Скажи… ты вот никогда не замечал, что на кладбище всегда как-то по-особенному печально и тихо?

Он фыркнул.

– Было бы странно, если бы в таком месте было весело и шумно.

– Да нет, я не то имею в виду. Ведь тишина бывает разной. Бывает напряжённой, полной каких-то предчувствий, бывает мёртвой… А здесь она не мёртвая, а какая-то… умиротворённая, что ли. Грустная, но без надрыва. Спокойная.

Он улыбнулся удивлённо.

– А ведь и правда! Наверное, души усопших берегут-таки это место, охраняют… Так, давай разделимся. Ты будешь искать с той стороны кладбища, а я с этой.

– Ну уж нет! – она ухватилась за его рукав. – Я буду ходить только с тобой.

– Боишься, что ли? – Шарра захихикал. – Ну да ладно, пойдём.

Держась за руки, они бродили меж рядов захоронений и читали эпитафии – иногда печальные, иногда, как ни странно, смешные, Шарра был прав. Например: «Агнешка! Ну теперь-то ты веришь, что я действительно был болен?!» И ещё одна, недалеко от этой: «Так и знал, что этим всё кончится». И ещё, на белом мраморе: «Прости, что при жизни мы пожалели тебе кусок хлеба. Зато теперь мы дали тебе кусок камня». И следующее: «Жил честно, целый век трудился и умер гол, как гол родился». И такая: «Здесь покоится прах Юджина Смита, чья безутешная вдова держит отличный трактирчик на улице Красной Маски, который всегда к вашим услугам с шести утра».