– По правилам время заселения у нас в четырнадцать часов, а сейчас ещё утро, – говорит девушка за стойкой регистрации. Поэтому я могу дать вам пока только один номер, стандартный. А после четырнадцати будет готов ваш люкс.

Дрозд тихонько выругивается и говорит:

– Ну давайте хотя бы один сейчас.

Я получаю ключ и иду к лифту.

– Любавина, стоять. Куда это ты навострилась? До двух часов я у тебя в номере буду жить.

Ничего так заявочка. С чего бы это?

– Я в самолёте глаз не сомкнул, – продолжает он, когда мы заходим в лифт.

Я, будучи благоразумной девушкой, всегда знаю, когда нужно промолчать… Знаю же, зараза, но не могу.

– Неудивительно, – пожимаю я плечами.

– Что именно? То что я совсем не спал в самолёте? – уточняет он.

– Да-да, – изображаю я скептическую улыбку, – зло никогда не дремлет!

11. 11. Неоднозначная диспозиция

Кабина лифта – это тесное замкнутое пространство. Пусть с ярким светом, большим зеркалом и дорогим ароматом, но замкнутое. И в этом пространстве сейчас только два человека – Дрозд и я. Довольно неоднозначная диспозиция.

– А с субординацией у тебя не всё в порядке, – прищуривается босс. – Я бы даже сказал, всё совсем не в порядке

Ага, так и есть, спорить не буду.

– Но это не всегда так было, – отвечаю я, чуть приподняв бровь.

– То есть? – поднимает он обе брови.

Театр бровей какой-то… До того, как кто-то не засунул руку мне в трусы, он мог бы рассчитывать на соблюдение с моей стороны всех правил субординации. А теперь я оказалась в совершенно непонятном и дурацком положении.

Вроде бы он продолжает вести себя, как строгий начальник, но ведь и происшествие из истории не вычеркнешь. Целовал, лапал, проникал под одежды. Вот вам и диссонанс. Сердце мечется и не может выбрать линию поведения, соответствующую ситуации.

– Что «то есть»? – уточняю я.

– Что ты имеешь в виду? – донимает меня босс, сдвигая на этот раз брови к переносице.

– То, что вы вроде как спать в моём номер надумали, – тоже хмурюсь я, чтобы не нарушать взаимную гармонию бровей.

На мой взгляд, босс стоит слишком близко ко мне. Я касаюсь спиной зеркала, а он чуть нависает надо мной. В общем-то в лифте ничего произойти просто не может. Ехать недолго, седьмой этаж, кнопки «стоп» нет, она только в кино бывает, да и лифт новый и застрять в самый «неподходящий» момент не должен. Но он застревает.

Алкоголь из мозгов выветрился, превратившись, как заметил Дрозд, в запах перегара. Поэтому моё радио не работает, и что творится в его голове я не знаю. Вернее, не слышу, но могу догадываться по вспыхнувшему плотоядному блеску его глаз. Такой же блеск был и у Хряща с Косым, и даже время от времени у моего любвеобильного мужа.

И что это значит? То, что все существа мужеского пола одинаковы. «Все мужики козлы, счастье – в труде», – часто говорила Лена Зырянова, подруга моей старшей сестры. Ей, с её-то опытом, верить можно было, но мне не хотелось. Да и сейчас не хочется.

– Даже не… – начинаю я и слышу звук открывающихся дверей.

– Монинг, – звучит приветствие на английском языке.

Приятный женский голос, желает нам утречка. Лифт не застрял – чего только в голову не придёт после перелёта в компании двух бандосов и нескольких глотков водки. Бррр… Как вспомню, так вздрогну.

Я произношу взаимное пожелание эффектной иностранной незнакомке, ну и Дрозд, разумеется тоже. Голос его делается бархатистым и немного игривым, а сам он превращается в галантного джентльмена. Впрочем, он поворачивается к ней и слегка разочаровывает, сообщая, что мы движемся наверх к своему седьмому этажу, в то время, как ей нужно вниз. Она терпеливо едет с нами, и там уже мы разлучаемся.