В общем, положение моё, прямо скажем, не очень…

– Значит так, граждане Хрущ Харитон Протасович и Козоглазов Кузьма Абрамович, – говорю я, выудив из них всю эту информацию.

Несмотря на то, что они пьяные, оба подскакивают в своих креслах.

– Откуда она знает?!

– Я ничего не перепутала? Покажите хоть паспорта новые. Интересно даже. Кто кстати такие имена придумал? Вы сами?

Глаза Косого-Козоглазова наливаются пьяной злобой, но я продолжаю.

– Значит так, вы засветились со мной в самолёте по полной программе. Ваш точный фоторобот составят все стюардессы, потому что вы им запомнились. Но это я так, к слову. Просто об умственном развитии.

Они переглядываются.

– Слушайте сюда, – продолжаю я. – Я здесь с одним крутым челом. У меня серьёзные дела и на вас мне наплевать, ясно? Но если вы мне помешаете, я этого так не оставлю. И Чёрного вашего и всю братву местную за одно место подвешу. Вы не вкурили ещё, что не на ту напали? Поясняю, я вам не по зубам. В общем, Хрущ, он же Хрящ, он же Харитон Передасыч, быстро встал и отошёл в сторонку.

Косой не может не заулыбаться при звуках исковерканного нового отчества Хруща.

– Ещё раз мне на глаза попадётесь, займусь вами лично, – гну я свою линию. – Я о вас всё знаю. Каждое дело, каждый косяк, каждый рубль что в общак не додали. Даже то, что вчера к бабе заезжали, вместо того, чтобы на дело идти. Вы и шагу сделать не сможете, чтобы я не узнала об этом. Но вы мне не нужны. Живите. Но на глаза не попадайтесь.

Хрящ поднимается с места, а я, наслаждаясь смятением в их головах, пересаживаюсь подальше. Всё. Думаю, этого достаточно.

Водка, конечно, помогает перебороть нервный шок, но отходняк у меня после адреналина изрядный. Мне бы поспать, ещё почти три часа лететь, но выпускать этих олухов из поля зрения не хочется.

.

Когда самолёт совершает посадку, я нахожусь между сном и явью. Открыв глаза, первым делом отыскиваю взглядом своих криминальных спутников. Они спят, издавая громкий храп. Их будит стюардесса и они, проснувшись, смотрят на меня. Я делаю знак, что слежу за ними, и они начинают шушукаться.

Из самолёта я выхожу последней, желая держать опасных знакомцев в поле зрения. С валенками на плече, я иду за ними на расстоянии, надеясь быстро среагировать, если возникнет угроза.

– Любавина, – окликает меня строгий голос.

Блин, про босса-то я забыла со всеми этими преступными делами.

– Третий раз тебя дожидаюсь, между прочим, – замечает он. – Придётся тебе взыскание объявить.

Я ничего не отвечаю и смотрю за окно. В Иркутске уже утро, но ещё совершенно темно. Погода хорошая, минус девять, идёт снег. Крупные хлопья падают на взлётное поле. Хорошо хоть рейс не задержали…

– Идём уже, – недовольно бросает Дрозд.

Может стоит рассказать ему о Косом и Хряще?

– Соберись ты, наконец! Фу-у-у… Ты что пила в самолёте? Почему от тебя перегаром несёт.

Я встряхиваюсь и поднимаю на него взгляд. Пить-то я пила, да вот только всё уже выветрилось и радио молчит. А запах есть. Неудобно, однако…

– Пойдёмте, Григорий Артурович, я готова, – говорю я.

– Ты где так налакалась, что уже готова? – бросает он и устремляется к выходу.

Я иду за ним. Когда мы выходим в зал прилётов, я сразу замечаю небольшую кучку мужчин с гротескно суровыми лицами. Род их деятельности явно читается по выражению фейсов. Среди них я вижу и своих знакомцев. Эти двое молча провожают нас с Дроздом тяжёлыми взглядами.

Засмотревшись на них, я вдруг натыкаюсь на босса, резко остановившегося передо мной.

– Аккуратней, Любавина, – восклицает он. – Повремени с объятиями.

Отыскав среди немногочисленных встречающих того, кто держит табличку с именем Дрозд, он идёт к нему. Мы забираемся в большой белый джип и едем в гостиницу.