– Я вижу петлю и свечу в твоём будущем. Беда твоя, сын, близится, но ты можешь всё ещё изменить. Всё зависит от веры, – немногословно, но пугающе высказалась старуха.

После обеда Мелек долго молчала, будто по очереди переваривая то жирную турецкую кухню, то услышанное гадание. Не обращая никогда внимания на ненаучную ахинею, я решил развеселить свою задумчивую от страхов спутницу, предложив погулять по Каппадокии. Мы наслаждались пещерными церквями, убежищами, однотонными домиками с их сказочными дымоходами и застывшей вулканической лавой. Мне казалось, что я попал на Марс, наверное, потому что я понятия не имел, как он выглядел вживую. Спустя несколько часов пешей прогулки мы решили вернуться в отель пораньше, чтобы суметь проснуться до восхода солнца и полетать на воздушном шаре. Пробудившись с утра, Мелек надела короткое платье жёлто-абрикосового цвета, накинув на него шёлковую пашмину оттенка кедровой хвои. Ещё выехав из Стамбула, я заметил, что Мелек забыла свои любимые духи, обычно лежавшие в футляре из-под акварельных кистей. Именно поэтому под предлогом физиологической нужды по пути в Каппадокию я остановился около торгового центра и купил совершенно непривычный для неё аромат гуаяка и лаосского уда. Когда с утра Мелек обнаружила, что оставила парфюм дома, я преподнёс ей сюрприз, которому она невыразимо обрадовалась. При всей своей внешней невесомости она стала пахнуть грубо и терпко, и, признаться, мне это нравилось, несмотря на то, что любой запах не мог сравниться с её природным чарующим, кокетливо ускользающим ароматом. На пути к месту назначения, Мелек, сгорбившись, безропотно мёрзла, подобно сироте, сбежавшей в снежную февральскую вьюгу в лёгком пальто. Я понимал, как немеют кончики её длинных пальцев, и умело этим пользуясь, доставлял себе неизъяснимое удовольствие согревать её в морозное летнее утро в Каппадокии. Поднимаясь на воздушном шаре все выше и выше, я ощущал, что обнимаю самую прекрасную и чуткую женщину в мире. И несмотря на то, что потоки ветра бесцеремонно откидывали наш воздушный корабль в разные стороны, мы опережали рассвет, но не догоняли жизнь. Наш сиренево-голубой шар протяжно пересекал турецкие местности, позволяя нам любоваться массивными скальными образованиями, созданными эффектом дождя и ветра в течение тысяч лет. От обретённого безоблачного счастья Мелек то смеялась, то плакала, вновь отбрасывая ладонью развевающиеся порывистым дуновением локоны. Вокруг нас взмывали ввысь слегка опаздывающие разноцветные бомбочки с плетёными гондолами, наполненными сонными путешественниками. Искрящиеся глаза Мелек не желали смотреть по сторонам, отдавая предпочтение лишь мне. На высоте она впервые призналась в том, что любит меня, а я так и не смог ответить ей взаимностью – ни словесно, ни чувственно…

Тебе дана возможность выбора, единственное условие – любовь.

Эльчин Сафарли, «Когда я вернусь, будь дома»[7]

Просыпаясь в очередной мрачный понедельник, мы обычно не замечаем, что сами похожи на дни недели. Кто-то из нас – игривая, задорная, не размышляющая о ближайшем будущем пятница, а кто-то – умиротворенное, безмятежное и немного тоскующее воскресенье. Или же встречаются такие счастливые среды – «человеки» стабильные и с чувством собственной важности. Ну а есть как я: те самые ни в чем не виновные завтрашние понедельники, которых все ненавидят, мечтая побыстрее попрощаться, забыв до следующей встречи. Наверное, поэтому мою довольную мефистофелевскую улыбку можно заметить лишь в начале недели, в самый долгожданный день из семи.