– Извините. Я не взяла денег из дома.

Почему-то она чувствует себя по-настоящему виноватой. Старик кривит рот в неровной улыбке, и Камилла почти заставляет себя улыбнуться ему в ответ, но тут их глаза встречаются. Она физически ощущает, как щупальца холода просачиваются сквозь ее кожу под этим взглядом.

"Он сумасшедший", мелькает у нее в голове мысль, но подсознательно она понимает, что нет. Дело не в этом. Что-то другое с ним было не так. Зайдя в аптеку и стряхнув с куртки хлопья снега, Камилла нащупывает в другом кармане кошелек.

– Подождите!

В лицо ей ударяет холодная волна зимнего воздуха, когда она вылетает на улицу, но ни старика, ни глубоких следов на снегу от его голых ног там больше нет, будто их унесло с очередным порывом ветра.

Дорога обратно занимает у нее в два раза больше времени из-за усилившегося снегопада. Белая стена теперь стала непроницаемой, и Камилла не видела дальше своей вытянутой руки. Но, подходя к дому, она все же заметила пушистый серый хвост на голой черной ветке старого вишневого дерева у входа в их фамильный особняк. Этот хвост она заметила бы при любых обстоятельствах.

– Паулс!

Она подходит ближе.

– Ну и высоко же ты забрался на этот раз!

Камилла обхватывает руками ствол; но он недостаточно толстый, и ее вес он точно не выдержит.

– Знаешь, Паулс, один раз было бы неплохо оставить тебя там, и разбирайся сам, как хочешь. В конце концов, я не виновата, что ты стал таким старым, ленивым и начал бояться высоты.

Снегопад внезапно уменьшился, как если бы кто-то нажал кнопку и переключил скорость, тут же темное покрывало облаков порвалось и бледный свет луны, проскользнув между тонкими ветками вишневого дерева, отразился от застывших зеленых кошачьих глаз. В первый миг Камилла подумала, что сможет сдержать крик, пока не услышала его, разрывающего застывшую ночную тишину.

***

– Поиграем?

- Во что?

- В прятки.

- Где будем играть?

- Разве это так важно?

Она думает. В ее маленькой головке разворачивается целый процесс. Важно ли это для нее? Наверняка. Ведь в прятки они играют только в лесу, в который ей ходить строго-настрого запретили. Некоторое время Хэвен сомневается. Это ведь может быть опасно, не просто так бабушка была так напугана в прошлый раз… Она уже собирается отказаться, но он смотрит прямо на нее своими невообразимыми синими глазами. В них чувствуется эта сила, уверенность и все то, что заставляет ее верить ему. Не прерывая их зрительный контакт, он берет ее за руку. Так нежно, но она все равно невольно вздрагивает. И ежится от холода. Она мерзнет, как и всегда, когда он рядом. Его рука на мгновение сильнее сжимает ее ладонь, будто он чувствует ее сомнение, а потом он обхватывает ее запястье. Теперь их руки скреплены так же сильно, как и нерушимая связь между ними. То, что невозможно увидеть, можно лишь прочувствовать.

– Ну же, Хэвен. Никто не узнает.

Ноги сами делают шаг навстречу ему, и Хэвен сдается.

Из мягкого, как облако, сна ее вырывает громкий звон прямо у ее уха. Несколько секунд Хэвен отчаянно моргает, фокусируясь на крутящемся молочно-белом потолке и пытаясь собрать несколько пляшущих змеевидных трещин в одну. Где-то глубоко в подсознании она все еще видит зеленые ветви сосен и синие глаза. Рука нашаривает телефон.

Мгновение она таращится на светящиеся цифры номера.

– Да, кто это?

Она слышит всхлипы и, не подумав, выпаливает:

– Ками?

Снегопада будто и не было. Небо, темное и чистое, давит на Стрэнджфорест тяжелым свинцовым куполом. Воздух на улице застыл, как ледовая корка на лужах. Оголенной кожей на руках, лице и шее она чувствует холод, но ей не холодно. Бег успокаивает бешено бьющееся сердце. Хэвен думает о том, почему она никогда раньше не занималась бегом? Ведь он действует лучше любого антидепрессанта. Ей стоило начать бегать сразу после смерти Джеймса. Где-то в глубине ее сознания снова, как после недавнего пробуждения, возникают кадры – она бежит, перебирая ножками в красных туфельках по ослепительно сочной, зеленой траве. Хэвен останавливается у высокого трехэтажного особняка из такого же, как и у ее дома, кроваво-красного кирпича.