Дружба была подарком судьбы, а не чем-то само собой разумеющимся. Но мы не знали об этом, ведь она казалась такой же естественной, как окружающий воздух. Играя в обветшалом дворе, мы легко создавали в воображении более привлекательные миры. В них сосульки превращались в кинжалы амазонок, старые турники – в коней, а снежные узоры на окнах – в послания пришельцев. Что уж говорить о живой кошке! Тем более, такой ласковой. Тем более, что Лайзе тоже было с нами очень интересно.

Зачастую мы не успевали насытиться прожитым днём и до слёз расстраивались, когда наступал вечер и приходило время спать. Хотелось ускорить приход утра и снова услышать: «Во что будем играть?».

Мы с подружкой были неразлучны и счастливы, совсем как современные дети и гаджеты. Люди могут дать друг другу гораздо больше, чем планшеты, но уже не догадываются об этом. Когда-нибудь наступит насильственное развитие. Люди осознают ценность живого общения и восстановят утраченные навыки игры по собственным правилам.

Животные же отвечают за «добровольное» развитие в нас ответственности и проницательности. Первые благородные порывы души, стремящейся делать кошке добро, постепенно изменяли моё поведение. Все чаще проявлялись симптомы начинающего кошатника: привычка лежать без движения и дожидаться, когда проснётся задремавшая на груди кошка; или засыпать на неудобном левом боку, потому что кошке нравилось дрыхнуть мордой ко мне непременно у правого, и тому подобное.

«По человеческим меркам, кошки живут не очень долго, – говорила себе я. – Так что со мной всё нормально. Вон даже пророк Мухаммед однажды отрезал край своего платья, не желая разбудить уснувшего на нём котёнка. А я всего-то маленькая девочка и могу позволить себе слабость».

Так я приходила к зыбкому душевному равновесию, временами нарушавшемуся беспокойными мыслями о том, что при такой райской жизни кошка переживёт нас всех.

Лайза росла беспечной и весёлой баловницей. Она быстро нашла себе любимое развлечение: пугать голубей. К чему кошку привела эта забава, я в красках опишу позже. Птицы часто прилетали на наш карниз погреться на солнце. Лайза уже поджидала их, распластавшись вдоль подоконника, как крокодил у водопоя. Отведать дичи ей мешало двойное оконное стекло, поэтому оставалось пожирать пернатых глазами. Нервно подёргивая хвостом и смешно покрякивая, она следила за голубями. Те прохаживались мимо, ничего не подозревая, пока Лайза ястребом не кидалась на стекло. Перепуганные птицы, сшибая друг друга, спешно перелетали к другому окну, и кошка стремглав неслась туда по коридору.

Мы единодушно воспринимали Лайзу как члена семьи. Папа смотрел на процесс воспитания со своей колокольни: глазами матёрого волка. Он настаивал, чтобы котёнка не трогали и максимально предоставили самому себе, потому что «зверю нужна свобода». Наслаждением было со стороны наблюдать, как Лайза, увлечённая игрой, легко переносится в пространстве, – словно пёрышко под дуновением ветра. В управлении своим телом она достигла совершенства: доставала предметы с поразительной ловкостью, непринужденно совершала акробатические кульбиты. Вот у кого стоило поучиться самодостаточности! В её умении никуда не стремиться и наслаждаться каждым вздохом мы видели единение с окружающим миром. Она была полна сил, чувствовала себя «на своём месте» и радовалась этому.

Её поведение укрепило во мне мысль об инопланетном происхождении людей, которая немало развеселила родителей.

– Вы только присмотритесь! – щебетала я. – Разве в людях найдёшь такое умиротворение? Мы как чужие на этой планете, всё время стараемся что-нибудь изменить в себе и вокруг. Почему? Потому что нам неудобно. Мы не можем принять то, что есть, вот и несёмся к прогрессу на всех парах. Хотим приблизиться к родному, далёкому миру.