«Наконец-то, поумнели, – думал джентльмен. – Стали прислушиваться!»

Однажды, увидев одного из своих родных, он вспомнил, что его наверняка давно достали из сырой могилы и долго перед ним извинялись. И сейчас он уже мирно спит в своей кровати. Тогда он вновь подумал о своем теле и мгновенно оказался над той же зеленой лужайкой у того же серого камня. Внутри у старика все похолодело. Нельзя было отрицать очевидное. И в отчаянии, которое подкатывало ко всему его «живому» существу, он решился заглянуть под землю.

То, что он увидел, было изрядно истлевшим. При этом гниение еще продолжалось, нос и глаза уже напрочь отсутствовали. В этом зловонном теле была "жызнь" другого сорта. То была жизнь, для которой его тело служило пищей. Она шевелилась вдоль и поперек его тела своими продолговатыми тельцами, состоящими из маленьких сегментов и крохотных лапок. Другие же были толстыми и неподвижными, у третьих были пухлые раздутые брюшки. Все они занимались трапезой. Удушливый запах разложения, который он, казалось, почувствовал от отвращения к увиденному, мгновенно заставил старика оказаться вновь на поверхности. И здесь на свежем воздухе в кладбищенских сумерках у него не стало сомнений и надежд. Не стало и самого старика, пришло лишь осознание. Все чем он дорожил и чем восхищался, пришло время отпустить. Ведь это то, что держит его здесь, то, что мучает. А он так устал и хочет уйти.

"…возможно когда-нибудь, удастся познать смысл бытия…", – повторил он эту мысль, пришедшую ему при жизни. Последняя, священная мысль была поистине превосходна. По закону она должна стать ему путеводной звездой. Редкий и очень счастливый человек умирает с такой мыслью.

– Я хочу познать смысл бытия, – сказал он в пустоту.

– Для этого тебе необходимо пройти сложный путь, – ответила пустота.

– Я готов.

– Нет. Ты прожил жизнь, был образован и воспитан лучшими школами. Твои манеры и такт близки к совершенству. Но за ними всегда скрывался не самый достойный человек. Улыбаясь людям и желая им добра, ты в мыслях проклинал их за глупость и жадность. Ты жил рабским трудом других людей, считая свое положение обоснованным. Манеры безупречно чисты, но свои страдания, желания и страхи ты спрятал за маской благодушия. Нет, мой друг! Ты не готов идти по пути знания. Это трудный путь и сам по себе он священен. Только стоять на нем – уже огромная честь и ее необходимо заслужить. Служение – это то, чем ты искупишь прожитую жизнь. Ты будешь служить людям верно и беспрекословно. Иной путь для тебя – забвение.

– Я готов, – ответил старик, и пустота приняла его.

Где-то в Азии палящее солнце сушило ненавистное белье на веревке. Ветер, который никогда не затихал в этих местах, заставлял его развиваться с частыми хлопками. Одним концом веревки крепились к стене мазаной ветхой халупы, такого же желтого цвета, как и все вокруг. С другой стороны, они были привязаны к покосившейся деревянной крестовине.

Дворовый пес лежал в своей будке и очередной день подряд наблюдал эту утомительную картину. С правой стороны от него было невысокое крыльцо и вход в дом. Редко человек-хозяин выходил и входил в него. Иногда во двор выбегали его дети и начинали играть и драться в пыли перед домом. По молодости пес тоже хотел играть с ними, но хозяина это злило. Разговор был короткий, вернее его вообще не было, хозяин бил без предупреждения. Поэтому игры детей приходилось только наблюдать, но не участвовать в них. Это все-равно было лучше, чем смотреть на белье.

У пса был даже свой собственный враг – серый кот, который позволял себе нагло пользоваться свободой и самодовольно вылизывать себя возле крыльца. Он не служил хозяину, не почитал его. Нет, он презирал людей. Не имея малейшего чувства признательности, беспринципно выпрашивал у них самые вкусные куски. А затем прикидывался любящим, чтобы его гладили. И люди верили, гладили его совершенно незаслуженно. Только пес видел каков этот мерзкий тип. Однажды ему даже удалось хорошенько всыпать наглецу.