К моменту, когда пришла Ньёруна, дед успокоился. Но посох сжимал крепко. Если бы не мое присутствие, то и Ньёруна отхватила бы.

– Ньёруна, я хочу, чтобы ты рассказала, сколько человек обычно находится в Упсале, – взял я быка за рога.

– Двести храмовников-воинов и пять берсеркеров, – она пожала плечами, – а послушниц всегда по-разному. И сто бывает, и десять, а может и вообще ни одной.

– О расположении строений в храме сможешь рассказать?

Женщина возмущенно приподняла бровь.

– Жена, – подал голос Гостомысл, – сейчас ты должна сказать все, что знаешь, иначе клятву данную тобой, я буду считать нарушенной.

Ньёруна раскраснелась вмиг. Глаза сузились. Губы слились в тонкую линию.

– Я ее сейчас приголублю этой палкой, – сквозь зубы прошипел Буривой.

Женщина, видимо, поверила в реальность угрозы, так как она подошла к столу и расставила кубки, блюда и фрукты в подобие схематического плана. Ее пояснения я зарисовал угольком из печи на послании храмовников, поверх кровавых рун «Эса» и «смерть».

Надеюсь, она ни в чем не соврала. Я отпустил ее.

Что же, схема храма у меня есть. О количестве охраны осведомлен. Мне хватит пять сотен воинов, чтобы не потерять ни одного человека. А это десяток драккаров.

– Я пойду в поход с тобой, – заявил дед, угрюмо впившись взглядом в меня.

– Чего это вдруг? – удивился я, – Ты свое отвоевал, поэтому отдыхай и наслаждайся жизнью в тепле и уюте.

– Я тебе не шаврик[1], чтобы так со мной разговаривать, – Буривой вскочил, – у тебя есть кормчий, который сможет от Ладоги до Бирки правильно положить путь, дабы не потерять суда? Уверен, что нет. А я годами там ходил.

Я посмотрел на отца, тот кивнул, подтверждая разумность доводов деда. Да чтоб тебя русалки снасильничали, старая калоша. Вздорный старик уболтал меня. На этой ноте семейный совет был окончен.

Я повернулся в сторону выхода и увидел Агу. Как же тоскливо он смотрел в никуда. Что мне сказать этому могучему человечищу? Он таращился в пустоту, сквозь меня. Я подошел к пузатой горе мышц и положил ему руку на плечо.

– Мы отомстим, Ага! Клянусь тебе. Этим ее не вернешь. Но ее смерть будет оплачена кровью.

Ага вздрогнул и кивнул.

В поход решил идти на рассвете. Драккары были укомплектованы. Воины готовы. Надежда на то, что Эса может выжить теплилась, но испарялась с каждым мгновением. В голове рисовались страшные картины расправы над храмовниками. Только так огненная ярость превращалась в холодное презрение к врагам.

Вечером, лежа в постели, Милена пыталась разговорить меня, но я был замкнут. Мне не давала покоя мысль о мотивах столь глупого поступка храмовников. Неужели они надеялись, что от меня не последует ответ? Или их статус храма должен был меня остановить? Как-то не логично убивать посла соседнего государства без суда и следствия, да еще и оставив в живых свидетеля – мальчишку. Или это во мне говорит бывший житель 21 века?

Задумавшись, я не заметил, как уснула жена. Не понял. Я завтра в поход иду, сражаться с врагом, а она дрыхнет. Необходимо исправлять ситуацию. Нужно же деда делать прадедом.

***

На рассвете наша маленькая полутысяча, на десяти драккарах, оснащенными двумя требушетами и двумя баллистами, двинулась на север. С женой и Гостомыслом я попрощался еще в Хольмгарде. Нечего им на пристани платком махать.

Дед ворчал о своей нелегкой судьбе. Якобы современная молодежь не способна даже с одного берега реки к другому берегу доплыть, не утопив по пути судно. От такого наглого заявления у меня даже дар речи пропал. Сокол и Ходот расположились на разных судах. Надеюсь, наш кормчий не утопит нас всех. Я покосился на Буривого, в надежде разглядеть в нем бывалого моряка и что-то она, надежда, не дает о себе знать. Ага сидел возле мачты. Он все утро был мрачный. Его можно понять. Но пока я не отомщу за его сестру, мне нечего больше ему сказать.