– Вот и хорошо. А я посижу и перышки почищу.

– Представьте себе нас сегодня перед сном, не в чем себя не останавливая… и… Давайте выпьем вина. От него душа танцует.

– Наташенька, Наташечка, Натуля, Наташинка, я заранее желаю Вам спокойной ночи… боюсь проморгать. И для Ваших предсонных фантазий даю Вам начальную ноту: я целую Ваш мизинчик на левой ноге…

– Такое начало вовсе не предвещает спокойной ночи…

– Ну… только до какого-то момента… а потом сон берет свое. Сладких Вам фантазий, переходящих в сны, Натуля. Пойду сегодня тоже пораньше спать. Завтра на работу. Целую Вас мысленно в теплое ушко. До завтра.

А через день:

– Спокойной ночи, Наташечка. А я хотел рассказать Вам, какой Вы представлялись мне в моих фантазиях… очень восприимчивой, ласковой и нежной, но при этом вдруг взрывной и ненасытной, порой робкой и сомневающейся и вдруг отметающей все условности, яркой, игривой и любопытной, то завоевательницей, а то – маленькой растерянной девочкой… и обязательно озорной. И еще такой разной, но всегда чарующей. Спокойной ночи. До завтра.

– Хотела Вам сказать, что от поцелуя в ушко по телу пробегают мурашки.

– А мне ужасно хочется почувствовать Ваши мурашки… все-все-все… И мурашки – это не максимум.

Никита укутался одеялом с головой. Ночь раскрыла перед его глазами черный экран. Изображения не возникало. Только звук его дыхания грохотал в тишине. Только едва уловимые, наверное, воображенные запахи заполняли постепенно пространство.

Мнимое головокружение призвало сон. Идеально черные тени делали лес полосатым под лунным светом, нездешним и отстраненным, совсем не желающим раскрывать те загадки и тайны, что веками приписывались ему людьми. Никита передвигался скорее наугад, чем, будучи ведом каким-нибудь из пяти чувств. Под ногами то мягко податливо проседали мхи, то ветка хрустела, а то твердый пень грубо гнал манящую медитацию. Никита отчетливо слышал свое дыхание, шорох шагов… а иных звуков не было. Птицы, наверное, переселились в другие миры или просто боялись выдать свое присутствие… боялись оказаться втянутыми в таинство, в то колдовство, что вот-вот собиралось случиться.

В какие-то моменты путник терял понимание, где он начал свой путь. Лес был во все стороны одинаков, лишь длинные тени прочерчивали направление. Зачем он пошел сюда? Что позвало его разум? Нет, не разум – его отсутствие. Чары…

А самой луны не видать. Свет струится совсем ниоткуда. Мерный шаг монотонным ритмом вгоняет в транс. Никита почти спит. Однако, внутри его я, в глубине, недоступной для разбирательств с самим собой, светится уголек. Тело шагает, передвигает ноги, пока не ввергается в левитацию, ноги уже механически перебирают ветер, плывут в этом ветре, и их форма претерпевает мутации… искажение черт, расплывшееся изображение. Усилий совсем нет. И история вершится по собственному наитию. На внутренней поверхности затылка, все время сзади Никита угадывает Наташин образ. Он пытается повернуться, чтоб насладиться ее красотой, чтоб заглянуть в глаза, соприкоснуться взглядами. Но это оказывается невозможно – затылок поворачивается вместе с хозяином, и Наташа обречена быть спрятанной.

Волны качают Никиту. Он по-детски улыбается, он почти счастлив. Пухлый ветер, удивительно дружелюбная тьма, гениальная музыка тишины.

Внезапно… падение с высоты… грохот лопнувшей пустоты… вакханалия звука… галоп! Безоглядный, эгоистично громкий… Осыпь. Камни и белая яркая пыль вокруг! Только долю секунды видны глаза… цвета горького шоколада с оттенком сливы… и влажные ноздри шумят в лицо.

Никита рванулся из-под одеяла, из мокрого космоса, из бесцеремонной жары…