Знающие соглашались. Возле горна с металлом горячим, тягучим, ворожил Наковальня знаниями тонкостей дела кузнечного, не многим подвластного. Вкладывал иной раз в безделушку какую столько любви и души собственной, что выходила вещь та как живая.

Вот и цветы железа кованного, распустившись на воротах дубовых, летом росой покрывались. А зимой, хрусталём инея сверкая, заставляли природу с изумлением взирать – как же цветы дивные не увяли, не утратили злой осенью прелесть свою?

От дома Мечплуговича начиналась слобода кузнечная, с улицами широкими, всегда полными. Обозы, полные руды и слитков железа, делегации купцов знатных, спешащих заказы сделать, а где и поблагодарить за работу искусную. Тут же, вдоль трактов оживлённых – хлебопекарни, лавки скобяные, да баньки. И конечно – кабак, чей хозяин в бытность свою кузнец хороший, знал, чем кузнецов-молотобойцев приветить.

С трёх сторон в слободу попасть можно. Коли в гости к кузнецу какому – так от дома Мечплуговича идти надобно.

Ежели в лавки скобяные, коих и на базарах множество, так с ярмарки, что к главной площади Посада левым боком тиснулась. В слободе то кузнечной лавки побогаче будут, а цены – ниже.

Ну а если нужда к печам гонит, – посмотреть, как металл искрит, почувствовать, как жар пышет, так это от избы Седоборода с полверсты будет по дороге широкой, краюшкой леса дворами задними. О том всяк ведает.

Знала и Гадина. Недаром в кабинете у неё, в тайном ящичке огромного стола лежал сложенный в четверть лист бумаги. Мало ли бумаг хранится в ящичках деловой женщины, подумает иной. Действительно, чего там только нет. Вернее, что там только ЕСТЬ!!! Список займёт не одну страницу, потому ответим коротко – бумага бумаге рознь!

Тот лист не был обыкновенным. Неведомым чародейством – для не знающих (тьфу!!!), а для Гадины так просто ОФСЕТНОЙ печатью, была нанесена на бумагу подробная карта Посада.

Новшество сие придумал Комер-сан. Подручные его, ухлопав год времени, составили подробный список: – где какая улица, улочка, тропинка, базар, ярмарка, рынок. Где слобода чья, диаспоры какой, да склады и амбары. Да с каких сторон в Посад тракты торговые вкатывают пыль да ветер странствий дальних. А после уже, по списку, с координатами, расстояниями от колодца к колодцу, от базара к базару, карту и нарисовали.

Имелись такие же у Седоборода и Зуба, у М. Уолта, да у воеводы посадского.

Узрев лист бумаги у себя на столе, морщился Яромушка, бедова головушка.

– И зачем мне каракули сии разглядывать? Я мальцом весь Посад поперёк изведал да вдоль. Знаю, где какая кочка на дороге торчит, где какой колодец зной летний студит!

Но согласился с новшеством. Ибо намекнул ему как-то в разговоре М. Уолт, что карта такая – хорошее подспорье для стратегии умного Ярома. Нечего и говорить, Яром после так выпятил грудь, что слюна, вспенившаяся на языке при слове «стратегия», тут же и сглотнулась бравым воеводой!

– А что, мы хоть академий Ген. Штабов не заканчивали, и всё же, вон, слободой дружинной не первый год верховодим. В совете Посадском сидим. И ворогов всяких в прошлом били, и в будущем бить будем! Во как, кувыркнись Чер-Туй, и лопни! Тьфу!

Гадина в слободу кузнечную пожаловала с той стороны, с какой навстречу путнику первым высится дом Наковальни. Верхом пожаловала. Негоже жене купца знатного за три версты ноги ломать.

Спрыгнув лихо с молодой кобылки, (от хундустанцев подарок), трижды она ударила в ворота молоточком медным.

Вздрогнули ворота, неприлично скрипнули, и настежь отворились. Кобылка с испугу всхрапнула, прянула ушами. Гадина успокоила лошадку словом добрым, и на поводу ввела её на двор кузнеца главного. Прислуга дворовая тут же приняла кобылку. Гостью дорогую без разговоров лишних проводили на женскую половину.