– А у тебя дочка есть? – воскликнула Эмма. А Нелли удивилась.

– Есть, не родная. Но роднее не бывает. Во, дочка! – Гарри поднял кулак с выставленным большим пальцем.

Нелли и Нума переглянулись. Нума попытался сложить такой же знак из пальчиков своей лапы. Нелли ткнула Нуму в бок, чтобы не выдумывал глупости.

– Я ж за неё любому горло зубами перегрызу! Болела тут, вроде вылечилась. Странная немного, но добрая. К жизни не приспособленная…

– Ничего станет сестрой в монастыре Трёх Дев. Мы ей поможем в жизни устроиться.

Нелли с Нумой снова переглянулись. Нума состроил удивлённую физиономию «ты это сделаешь?» Нелли возмущенно показала лапой – «никогда».

– Никогда, – сказал Гарри решительно. – Моя девчонка вам всем …, – Гарри задумался, подбирая слова.

– Носы утрёт, – попыталась помочь монахиня.

– Хуже, – уверенно сказал Гарри. – Носы поотрывает! Нечего ей делать в стенах монастыря! Она автобус водит, – Гарри поднял для убедительности указательный палец вверх. – Автобус водить сможет, ещё на жизнь заработает. Я научил, – Гарри приосанился. – Она у меня такая – будет толк.

Нелли шмыгнула носом. От Гарри она такого не ожидала. «Стоило ради этого выйти из тела и надеть шкуру», подумала она.

– Хорошо, так и будет, – согласилась с усмешкой монахиня, вставая с камней. – Только ты про крыс не болтай.

– Про каких?

– Про тех, что там вонючей кучкой лежат в кустах, и про этих, – монахиня подняла корзинку с крысами.

– Чего ж мне Билли-то сказать? – озадаченно спросил Гарри.

– Придумай что-нибудь.

– Попадёт мне, сделка сорвалась.

– Так ты деньги покажи, – Эмма снова выудила из кармана монету. – Скажи, продал. Это, даже, правда. Бери, бери, пригодится! Дочке чего-нибудь купи! Только скажи, не упоминала ли крыса, которая кино тебе показывала, имени того, которого надо было убить? Который в маяке прячется.

– Имя не говорила, – сказал Гарри. Вид у него, держащего в руке золотую монету, был растроганный. – Но прозвище говорила. Крысолов.

Нелли, вытянувшаяся струной во время разговора, резко села на задние лапы. Цветы в корзинке повалились на неё.

С вершины скалы, в которую вцепился башенками и стенами монастырь Трёх Дев, была видна, как на ладони, вся бухта Афалина. Нелли сидела на тёплых камнях монастырской стены, выточенных из песчаника, и любовалась морем. Такого синего цвета не было ни в одной другой бухте побережья. Подбираясь к берегу, волны из тёмного индиго становились пронзительно синими, затем в их цвет добавлялся нежный зелёный. У берега волны кудрявились белыми барашками и фыркали пеной. Вдалеке остров Кит в лёгкой дымке выставил острый горб. Маяк в красно-белую полосу поблескивал стёклами в лучах солнца.

Нелли боялась моря. Но перед его красотой всегда благоговела. Она не понимала, почему жители Афалины не ходят смотреть на алеющие закаты, на грозы над морем, почему не любуются кучевыми облаками, в некоторые дни белыми горами растянувшимися над горизонтом и принимающими чудесные образы. Вот мчатся кони, вот разлёгся пухлый дракон, вот белая птица в полнеба взмахнула крыльями, и перистые облака у горизонта завершили образ.

Жители Афалины были хмурыми, вечно недовольными, спешили после работы в свои маленькие домишки, прятались за ставнями, за дверями, под широкими навесами, просиживали закаты в тавернах и барах. Словно не хотели видеть прекрасное в любую погоду море, словно устали от его красоты. А, может, просто скрывали ненависть к нему? Ведь оно их не обогатило. Целый город жил в нищете и убогости.

Но разве в этом море было виновато? Но кого винить в серой жизни своей? Поэтому, кляня море, люди прятались в своих домах от стыда, как крысы по норам.