Он присел за их столик, даже не спрашиваясь.
– Денек добрый, граждане, – сказал он и улыбнулся Софье.
Дело, казавшееся таким верным, мигом покачнулось. Апанасов был из тех людей, которые могут опошлить ситуацию одним фактом своего появления. И тревожно глядя на него, Георгий пробормотал:
– Привет. Знакомьтесь, – и прочие формальности.
Апанасов увлеченно листал меню.
– А вот это для нас написано! – сказал он и указал Софье страницу с прейскурантом на бой посуды. – Вот оно, прибежище глупости! Так, стакан, тарелка… ложка! – с восхищением промолвил он. – Как можно разбить ложку? Холодильник! Юбка на столе? Это еще что? Это когда ты будешь на столе танцевать? – обратился к Софье. – Сплит-система! И она в бое посуды! Вот страна идиотов! Все начинается с малого!
Он заказал себе водки. И Софья, сначала недоступная, серьезно внимавшая его словам, расслабилась, начала смеяться его шуткам. И уже Георгий смотрел на нее во все глаза. Только сейчас рассмотрел, что она сменила прическу… Как раньше не заметил? Ей так было лучше, и ее карие глаза, и фигура, и губы предстали в каком-то новом озарении, как в свете волшебного фонаря. Все в ней показалось прекрасным. Он цедил вино и злился на Апанасова. В кафе между тем набилось море людей.
– Ты меня обескураживаешь своей трезвостью, – сказал Апанасов Георгию. – Пойдем покурим…
Оживленный этой шуткой, Цыплухин пошел, мимо барной стойки, к выходу.
На воздухе они закурили. Кисло нависали тучи, полные осеннего дождя. Назойливо крутилась возле ног бездомная серая собачонка.
– Отдай ее мне, – попросил Апанасов. – Нравится, отдай…
Дыхание захолонуло. Но словно по чародейству он не мог отказать Апанасову, чего бы тот ни просил. Унимая дрожь в руках, изображая беспечность, выпустил струю дыма.
– Забирай…
И когда шагал домой, гулкой пустотой, бессильным беспамятством полнилась его душа. У подъезда алкоголики рьяно ругались из-за полутора литров. Все было пришибленно и пусто. Дождь так и не начался.
4
– Дзинькает смс!
– Мило…
Они опять сидели, нога на ногу, в зале на пуфиках. На диване, напротив них, разнежился кот, узил глаза, распушившись в клубок.
– Кто пишет? – лениво спросил Апанасов.
– Да Ирина опять…
– Мои обостренные чувства художника не дают мне покоя… Согласиться, что ли? Она мне предлагает натурщиком поработать. Говорит, у меня редкий славянский типаж… Но нет, лень меня победила. Такая разноголосица. И Хочется, и Колется… все с большой буквы!
Цыплухин, когда пребывает в квартире Апанасова, исполняет роль читателя смс. Сидит с телефоном хозяина.
– Пирожные есть еще? – спрашивает Апанасов.
– Нет, пряники…
– Пряниками сыт не будешь… Сходи, сделай доброе дело! А то на горизонте бытия как-то совсем тускло…
Пока Цыплухин послушно спускался по лестнице, услышал, как ожил рояль. Странные, бесформенные звуки понеслись по подъезду. Мелодии он так и не услышал.
В кафе девочка, стоявшая перед ним в очереди, теребила маму:
– Мам, купи мне графические развалины…
– Графские развалины, ты хочешь сказать?
– Да! Мне самый большой! – говорила девочка, наблюдая, как продавщица поддевает пирожное.
– А может, мне? – спросила мама.
– Нет, мне! – возопила дочь.
– Так, а вы мне деньги дали? – уточнила продавщица.
В голосе матери сразу появились базарные, агрессивные нотки.
– Девушка, я вам пятьсот рублей дала!
Медленно выложила на ладонь сдачу, которую нехотя, еле-еле оставила на блюдечке продавщица.
– Ну вот, девушка, теперь и вы будете сомневаться, и я…
Георгий подошел к прилавку, спросил эклеры и трубочки. Продавщица, грустная и задумчивая, доставала для него пирожные из стеклянного холодильника. Видимо, не знала, как упустила момент, когда ей передали деньги, сомневалась, не обманули ли ее…