Лабиринты чужой души. Книга 2 Людмила Евсюкова

© Людмила Евсюкова, 2019

ISBN 978-5-0050-4969-8 (т. 2)

ISBN 978-5-0050-4970-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В юности Мила увидела по телевизору фильм о брошенных малышах в детских домах. Они сидели с отсутствующим взглядом или раскачивались в кроватях, словно самостоятельно убаюкивали себя, быстро хватали хлеб из рук воспитателей и тут же молниеносно прятали под подушку: про запас. С тех пор она захотела взять хоть одного малыша в семью, чтобы понял: не все в этом мире плохо.

Свою мечту она пронесла через годы. И, вырастив собственных детей, Илью и Наталью, продолжала с болью воспринимать сообщения, что кому-то живется плохо без мамы и папы, желая обнять, обогреть, облегчить жизнь сироток. Они с мужем все чаще стали задумываться, куда девать нерастраченную любовь?!

– Представляешь, сегодня ходила в новый район за покупками. – Встретила Мила мужа.– Вот, где красиво! А самое интересное, – там открыли новый детский дом. Совсем рядом, а мы и не знаем.

Василий обнял ее за плечи:

– Случаются же чудеса! А мы утром ремонтировали машину директора этого заведения. Очень приятная, кстати, женщина. Разговорчивая такая. Намекнул о твоей навязчивой идее помочь хоть одному малышу.

Она засмеялась:

– Ну, надо же! Вот находка для детского дома! У нас свободна вакансия помощника по хозяйству. Пусть устраивается. Это и станет помощью не одному, а всем обездоленным малышам.

Миле не надо было доказывать важность быть рядом с будущими претендентами на усыновление. На следующий день она отправилась устраиваться, спеша мимо магазинов, киосков и афиш, и ничего не замечая вокруг. Перед ней стояла цель и ничто больше не волновало.

В первый же день к ней подошла малышка с курчавыми волосами, и, заглядывая в глаза, просто сразила в упор словами:

– Мама, ты за мной пришла?

Она напоминала родную дочь в детстве: белокурая, с голубыми глазами, маленькая и трогательная. Так хотелось прижать ее к себе и никогда не отпускать. А другой крепыш оттолкнул ее:

– Уходи! Это моя мама!

Надо было видеть глаза той девочки и вытянутые от обиды губы.

Мила поспешила на склад, натыкаясь на кусты сирени, столбы и углы подсобок. Она пыталась занять себя работой, но случай надолго выбил из колеи и поселился в голове. Как бы хотелось отогреть своей неизрасходованной любовью хоть одного малыша. Но для этого нужно столько справок и шагов по бюрократическим кабинетам, что становилось страшно.

Ее всегда поражала гробовая тишина в учреждении. Если ребенок падал – никто не обращал внимания, детям там не для кого плакать. Они, молча, опираясь на крошечные кулачки, вставали без слез и успокоения, насупив маленькие бровки.

Понятно, это же не семья. Папа не подхватывал на руки, мама не прижимала к груди теплыми ладонями и не хваталась за сердце бабушка, причитая: «Где болит? Дай поцелую!» А брат или сестра не заступались, их просто не оказывалось рядом. Может, они и были где-нибудь в другом детском доме или просто не приучены помогать.

Мила часто наблюдала, как дети гуляли с воспитательницей во дворе. Всех их одевали в одинаковые одежды. Когда время паркура заканчивалось, педагог хватала за шкирку по несколько малышей в каждую руку, как мы берем пакеты в магазине, когда их надо перенести в собственный автомобиль.

Она не хотела сделать им больно, просто требовалось завести их в здание. Тогда девочки и мальчики семенили своими ножками за ней, кто, глядя под ноги, кто боком, а кто вообще, разговаривая с другом, передвигался спиной вперед. Схвати так домашнего ребёнка, – поднимет визг, обидится. А детдомовские малыши переносили такое обращение, лишь сопя и хмурясь.

Чтобы они не тянулись к ласке, их меньше брали на руки. Не дай Бог, привыкнут к мизеру нежности и любви. Не читали им сказку на ночь и не подкидывали вверх. Для них все, происходящее в нормальных семьях, – недоступная роскошь.

Мила иногда задумывалась:

– Что за твари эти матери-кукушки, которые оставляют своих детей? Люди они или звери? Хотя, причем тут звери?? Кошка долго мечется по дому, пытаясь разыскать спрятанных котят, собака воет и плачет человеческими слезами, оставшись без щенков.

Как-то к Миле подошла директор детского дома:

– Смотрю, вы часто наблюдаете за малышами.

– Бывает. И сердце кровью обливается, какой же гадостью отпетой надо быть, чтобы бросить свою кровиночку. Или детки здесь совсем без родителей?

– Случаются, конечно, полные сироты среди них. У многих мамаши и папаши, пропьянствовав и нагулявшись вдоволь, раз в полгода – год вспомнят, что есть ребенок. Тогда, обрюзгшие и грязные, являются сюда, притянув малышу раскрошенную в кармане шоколадку или конфетку.

Придут, потреплют за щечку, сделают «козу рогатую» или пощекочут под мышками «у-тю-тю-тю-тю». И отправятся обратно в свой пьяный угар, пообещав скоро проведать снова. Это пустое обещание может длиться месяцы и даже годы. При этом они отнимают у ребенка надежду на нормальную семью.

Мила удивилась:

– Не поняла, как это?

– Детей, у кого, вроде, и есть родители, и их нет на самом деле, нельзя усыновлять. И страдают они в одиночестве много лет, без возможности хоть когда-то обрести счастливую жизнь.

Через некоторое время нерадивая мамаша, вполне возможно, воспроизведет на свет ещё одного ребёнка, и этого братика или сестренку пришлют сюда же « в подарок» нашему страдальцу.

– И такое бывает?

– О! Тут случается всякое! Поработаете немного и не с таким столкнетесь.

– И как же бедным малышам тут живется?

– Как? Да не очень! Мы стараемся заменить им семью, праздники устраиваем, походы, подарки дарим, беседуем, подсказываем. Но детский дом – не семья. Они здесь сникают, теряют уверенность в завтрашнем дне, мечтают мельче, чем могли бы. И совсем не знают жизни за забором.

Верочка, по неясной причине выбравшая Милу мамой, появлялась теперь на складе часто. То конфетку не съест в обед, сохранит для мамы, то цветочек незаметно для всех сорвет с клумбы, только бы она была довольна и взяла домой. За что она обиделась на нее, и оставила здесь, девочка не могла взять в толк.

В детский дом приехала с проверкой работница опеки Наталья Петровна. В этот раз она быстро управилась, позвонила в контору, чтобы за ней выслали транспорт, и теперь просто сидела на лавочке возле жилого корпуса и наблюдала за детьми, играющими в классики на аллейке.

К ней подсела Верочка в розовом платьице с клубничками:

– Тетя Наташа, а у меня мамина карточка есть.

– Правда? Ну-ка, где она! – протянула проверяющая руку за снимком.

Малышка достала из кармана маленькое фото для паспорта, любовно завернутое в листок, развернула бумажку, расправила снимок. И боязливо протянула Наталье Петровне:

– А вы не отберете? Это тетя соседка дала, когда меня из больницы выписывали, и сказала:

– Не забывай маму! Она хорошая была.

На Наталью Петровну с мизерной карточки смотрела девушка с русыми волосами, собранными в пучок.

– Молодая у тебя мама. Красивая. Ты помнишь ее?

– Ага. И часто хожу к ней. Она здесь, рядом. Показать?

Вот это номер! Девочка полгода в учреждении, а не мирится с потерей, даже в детдоме продолжает искать маму. И, кажется, сумела найти ей замену.

– Конечно, хочу! У меня еще есть свободное время.

– Давайте скорей руку, – заерзала на месте девочка.

И чуть ли бегом потащила Наталью Петровну по аллеям детдома от жилого корпуса мимо мастерских к складу.

Когда вошли в помещение, к ним повернула лицо женщина примерно лет сорока. Скорее, моложе. Когда она улыбнулась, стало как-то светло, и радостно засияло лицо малышки.

– Это ты, Верочка? Так и знала. Только ты входишь, как мышка, тихо и осторожно.

Что-нибудь случилось?

– Нет, мамочка. Просто захотела тебя Наталье Петровне показать.

Мила смутилась. А малышка подбежала к ней и прижалась к ногам.

– Ну, что ты будешь делать? Зовет меня мамой и все, – виновато пожала плечами Мила.

Наталья Петровна погладила девочку по голове:

– А что, Верочка, и, правда, похожа.

И протянула Миле фотокарточку.

– Вы извините! Такое не часто бывает, но у вас с ее мамой почти одно лицо.

– Так вот, почему она с самой первой встречи зовет меня так?! – Мила обескураженно рассматривала фотографию. Затем дала девочке кружку:

– Верочка, будь добра, принеси нам водички. Помнишь, где бак стоит?

– Ага, – с удовольствием понеслась та вприпрыжку в другую комнату.

Мила вздохнула:

– Понимаете, я в полном неведении. Скажи ей, что я не мама, она замкнется. Не обращать на это внимания, – тоже нельзя. Что делать, не знаю. Девушка с фото, и правда, похожа на меня в молодости. Я такой была лет десять- пятнадцать назад.

– Немудрено, что она признала в вас самого близкого человека.

– Она прибегает каждый день: когда хорошо, – поделиться настроением, когда плохо, чтобы заступилась или пожалела. Я так привыкла к этому, что не представляю, как буду жить, если ее вдруг кто-то удочерит?

Брови Натальи Петровны взмыли вверх:

– Она хорошенькая, любой будет рад такой дочке. А кто мешает сделать это вам? У вас есть дети?

– Сын и дочь взрослые, живут отдельно. Мы с мужем одни. Думали об удочерении Верочки, даже в опеку ездили, где получили список нужных документов. Мы испугались. Это нереально пройти дюжину кабинетов, когда работаешь, да еще чтобы бумаги за время сбора не потеряли силу.