Булгаков М., "Театральный роман"

Насколько я знаю, в Союзе официально не отрицалась напрочь сама идея съёма жилья, даже, говорят, существовал некий закон в рамках Жилищного Кодекса, регламентирующий отношения снимающего и сдающего. Закон этот оговаривал и суммы оплаты, которые, разумеется, были весьма смешными. На "низах" никто ни про какие законы не вспоминал – договорённость с хозяевами традиционно была исключительно устной.

Я сам хорошо помню эту квартиру – как сосед, дядя Юра Чекуров, жёг в саду под нашими окнами листья по осени, помню свою кроватку и картину, которую отец нарисовал прямо на стене около неё – стволы берёз до самого потолка. Ещё почему-то запомнилось, как отец к зиме приводил в порядок туалет во дворе, покрыл яму металлическим листом с дырками. Зимой в этом углу двора пахло замёрзшими нечистотами – позже у Стругацких я вычитал по этому поводу фразу "тоскливый запах большой беды". Для нас это была никакая не беда, а повседневная жизнь…

Улица Демократии, 33. Слева – вход в нашу квартиру.

Фото середины 70-х гг. ХХ в.

Елена и Владимир Солопановы во дворике дома номер 33 по ул. Демократии, г. Воронеж. Фото середины 70-х гг. ХХ в.

Хозяйка квартиры жила в Кабардино-Балкарии, и однажды, через несколько лет нашей жизни в этой квартире, она написала, что собирается приехать и заодно выселить квартирантов – не подходят. Пока она ехала, родители стали подыскивать другую квартиру, и нашлась какая-то знакомая коллеги отца по работе, которая сдавала комнату в поселке Дубовка под Воронежем. Отец поехал туда, договорился, уплатил задаток. А потом приехала хозяйка и сказала, что оставить-то вас можно, но вот цену поднять бы. Ну что ж, шантаж сработал: плату подняли, и остались жить. Задаток за квартиру в Дубовке, разумеется, никто не вернул.

Два года отцовой службы в армии прошли в жилищном плане разнообразно: сначала мама и я жили у бабушки с дедушкой (дед Тиша при этом спал на полу, на кухне), потом мы с мамой перебрались к отцу на Север, а в конце его службы мы снова вернулись в Воронеж и снова жили на ул. Фридриха Энгельса. Условия жизни в военной части в Печоре подробно описаны в книге "Печорская глава". По возвращении отца из армии родители сняли свою вторую частную квартиру, на ул. Крестьянская, дом 33 (снова!), всё на тех же "низах". Было это 1979-80 годах.

Квартира представляла из себя полуподвал: с улицы хозяйский дом выглядел одноэтажным, а со двора – двух, таким образом помещение в нижнем этаже одной своей стеной соприкасалось с землёй. Хозяйская канализация была не очень исправна, и стена в нашей квартире подмокала, да и вообще там всегда стояла сырость. Квартира эта состояла из холодного коридора ("сеней"), потом толстая деревянная дверь с фантастических размеров крючком открывалась в кухню, из кухни дверь вела в комнату о двух окошках. Стены дома были чудовищно толстыми, поэтому каждому окну полагался огромный подоконник, на одном из которых я хранил все свои школьные принадлежности, а уроки делал за единственным, обеденным, столом. Удобства были по-прежнему во дворе, но помоев уже не было – работал слив. Раковина на кухне, для умывания и мытья посуды (потому что никакой отдельной ванной комнаты, конечно же, не предполагалось) была классическая, чугунная, потом я видел такие в каких-то фильмах "из раньшего времени".

Хозяином был старик-вдовец Сиротин – дряхлеющий одинокий пенсионер, которого потихоньку обкрадывали приходящие помогать по хозяйству соседки. Был у него сын Володька – пьяница, иногда навещавший отца. Приходил он со своей женой, тоже пьющей бабой, и они вместе мылись в бане, стоявшей в саду дома. Володька называл меня "вождь краснокожих", поскольку был я рыж и конопат, но я тогда ещё О'Генри не читал и слышалось мне – "вошь краснокожая", на что я сильно обижался.