Взяли два номера и время провели чудесно. Были беспечны и веселы. Гуляли в лесу допоздна. Знаете, как хорошо гулять зимой, когда ты тепло одет и всё думаешь о своём, а лучше, когда гуляешь с близким человеком и тоже всё думаешь, думаешь? Спать идти не хочется. И столько надумаешь всего, что, когда приходишь домой, не можешь уснуть сразу. В первый день брат быстро устал – и от новых впечатлений, и от прогулки. Мы отвели его в номер, где он вскоре и уснул. А мы долго ещё гуляли, и, когда хлопьями пошёл снег, каждому стало и «светло» и «печально» оттого, что возвращаться все-таки надо и придется проститься с этой красотой, и очень хотелось надеяться, что было это не последний раз и ещё будут в нашей жизни такие ночи, снег хлопьями, фонари… Она проверила брата, поправила его постель и пришла ко мне в номер. И это было прекраснее и прогулки, и снега, и фонарей… Она беспокоилась за Матвея, и я, видя это, отпустил ее. Она ушла, а я ещё долго не спал – лежал и смотрел в окно, за которым шёл снег… Мне было так хорошо, так покойно и одновременно так печально. Ничего нет ближе душе человека, естественнее, чем эта печаль…

Конечно, не всё складывалось безоблачно для меня: ведь отрезать по живому невозможно в одночасье, а я только приглушил боль новым чувством, да и в глубине этого чувства постоянно сомневался, и потому даже теоретическая возможность предательства по отношению к Варваре очень тревожила меня. Главное же, что, с моей точки зрения, неразрешимо было в принципе, – это сын. Невозможны покой и счастье человека без его чад…

Тут Герман остановился, как бы смутившись. Что-то вроде укора совести отобразилось на его лице.

– Конечно, я имею в виду человека совестливого… не опустившегося… (он подбирал слово) трезвого, во всяком случае.

Возникла пауза, во время которой он очередной раз отпил из стакана. Я заметил, что он не особо налегал на свой «винный напиток», очевидно желая договорить до конца то, что обещал, и не желая испортить впечатление о том, что ему было ещё дорого. Поэтому и старался держать себя в форме.

– Вот, в такой ситуации естественно возник вопрос совместного быта, хотя бы в выходные дни. Сначала я думал снять квартиру, но съёмное жильё постоянно бы напоминало, что связь наша эфемерна, и потому я стал рассматривать вопрос приобретения совместного жилья. Проблема заключалась в том, что необходимой суммы у меня на тот момент не было: деньги крутились в деле, а личных сбережений у меня не было, так как все они уходили на содержание семьи. Да и московские цены на квартиры не радовали, поэтому был рассмотрен вариант ближнего Подмосковья, по нашей же ветке метро. Состоялся разговор с компаньоном – первый серьезный на эту тему после всего случившегося. Я сказал, что нуждаюсь в серьезной сумме. Подумали вместе. Вопрос был непростой, но и отношения того периода были непростые. Тут всё сошлось, хотя вслух не произносилось: и то, что первоначальный капитал был предоставлен мной, и то, что мы были всё ещё друзья, и чувство его вины передо мной… Свободного обсуждения с его стороны все равно не должно было получиться. Не мог он задавать вопросы типа: «А вдруг ваше чувство не пройдёт испытаний»? Трудный был разговор. Не в смысле разрешения финансовых проблем, а психологически трудный. Но в итоге, вариант с Подмосковьем был отвергнут: сам товарищ предложил взять квартиру в Москве. Для этого было решено (опять же – по его предложению) закрыть одну из наших программ, изъять оттуда средства, а мне отказаться (уже по моему настоянию) от части дивидендов до полной выплаты долга. Так что, видите, друг вернул мне то, что должен был вернуть, чтобы избавить себя хотя бы от комплекса должника. Не внести долю в общее дело да при этом жену увести у друга – с этим, знаете, совестливому человеку справиться нелегко.