– Что, прямо сей секунд я тебя тут разложу?

Уткин насторожился еще больше и отвернул взгляд в сторону.

– Ладно, зайду через полчаса.

Альбинка, задрав нос, закинула в рот леденец из фартука, выплыла лебедем на крыльцо и исчезла.

– Чего ей надо-то? – полюбопытствовал Уткин.

– Да очередь ее сегодня. Чекрыжить буду ее.

– Что значит «чекрыжить»?

– Ну, тово… В половом смысле.

– Не понял… А, понял. А что значит «очередь»?

Ну, Костян Матвеевич все ему тогда и выдал.

«Вот оно, слава тебе, господи! Наконец-то! Вот будет передача! Вот будет рейтинг!» – эта мысль прямо громом поразила Уткина. Еще раз поблагодарив Матвеича, водрузив колесо на джип и уехав, Уткин размышлял за рулем, что ему теперь конкретно делать. «Повидать Веронику Кузьминичну, и чем скорее, тем лучше. Спрошу, остались у нее деньги на телепроект или нет. Если даст – надо команду в Лопухи заряжать. Оператор с камерой, свет, гример… или ладно, гример не нужен. Я ведущий. Я же режиссер. Я же и продюсер. Это не вопрос. Кстати, помирилась она с мужем? Разузнать надо. Что-то она тогда, зимой, говорила про «отомщу»…

В этот же день Уткин сидел в знакомом кабинете.

– Представляете, Вероника Кузьминична? – начал он.

Рабочее время заканчивалось, ветерок из окна романтически колыхал тюлевую занавеску, и неудивительно, что Мухина пребывала в хорошем настроении.

– Здорóво. Что-то давно не заглядывал. Весточку какую принес?

– Вы сейчас грохнетесь, когда расскажу. Сколько у вас времени?

– Говори, время есть. После тебя никого не жду.

Мухина подвинула к себе телефон и нажала кнопку громкой связи.

– Надь, в приемной еще кто-нибудь есть?

– Нет, Вероника Кузьминична, – раздался из динамика голос секретарши.

– Хорошо. Тогда и сама можешь идти.

– Ой, спасибо, Вероника Кузьминична! Спасибо!

– До завтра.

Мухина встала из-за стола, подошла к полке с книгами, отодвинула объемистый географический атлас России и из образовавшейся пазухи извлекла початую бутылку армянского бренди. Она всегда пропускала рюмочку-другую после работы.

– Хочешь, Степа? Или ты за рулем?

– За рулем, но рюмочку выпью.

– Ну и отлично. Давай по одной – и рассказывай, что там у тебя.

Выпили, и Уткин начал.

– Проезжал я сегодня мимо Лопухов, это к югу от города, знаете?

– Знаю, кто ж не знает. Я местная все-таки.

– Так вот, там ситуёвина – не поверите! Живут три мужика возрастом под пятьдесят и четыре бабы – им уже за пятьдесят. Два мужика не в счет: горькая пьянь, да и в деревне живут только зимой, с весны по осень на стройках шабашат. А вот последний, Костя, или Костян – так его там зовут, – он самый молодой и регулярно по графику всех бабок пялит.

– Не может быть! – оторопела Мухина, и в глазах у нее зажегся интерес.

– Может, может! Я только что оттуда. Лично наблюдал. Не сам процесс, конечно. Я видел, как одна в дом к нему как раз за этим приходила. Бойкая такая старушенция, причем на свиданку явилась в фартуке. Так, будто спичек коробок занять между делом. Оторвалась как будто от плиты и зашла. Ну а с другой стороны – откуда там у них этикет? А он ей велел погулять. Я у него на террасе в тот момент сидел: не при мне же! Так я что подумал: вот бы под эгидой вашего комитета передачу снять про них, про всех! А еще лучше цикл! Представьте: один! четверых! И все от неустроенности. Вы же тогда, зимой, говорили, что если я остренькую затравку предложу – найдете деньги под это дело. Пожалуйста, вот вам серьезная социальная проблема. Серьезнейшая! И какой колорит!

– Вспомнил, милый мой! Зимой-то они у меня были, а сейчас сплыли. Все же просят, ё-моё! Подожди, не пойму я. Это ты на такую тему хочешь для широкой аудитории снимать? С чердака упал, что ли?