– А ты это слышал? – спросил я, когда после подробной экскурсии мы направились на кухню.

– Что? – не оборачиваясь, спросил Харон.

– Над нами. Недавно. Удар.

– Ах это… – Харон отмахнулся. – Мы тут как в погребе, Парень. А еще точнее – как в копях. Но как ни назови – без вентиляции никуда. Есть приточная шахта и есть вытяжная.

Харон открыл дверь кухни и пропустил меня вперед. Такому богатству кухонных комбайнов и утвари позавидовал бы любой шеф-повар. Громадный двухдверный холодильник особенно поразил меня: его морозильную половину плотно заполняли мясо, птица и рыба, а от содержимого второй половины холодильника у меня разбежались глаза, а живот взалкал пищи сильнее прежнего. Настенные шкафы изобиловали запасами сыпучей и мучной провизии, специями, чаем и кофе; ящики и мешки теснились овощами и фруктами.

– Вот, значит, – продолжал Харон, – по шахтам до нас и долетает отголосок полуденного выстрела – пушка с Нарышкина бастиона. Я тоже немало удивился, когда впервые услышал. Правда, только через несколько лет службы, так сказать.

– То есть, – меня осенила догадка, – мы… в петропавловке?!

Мне вспомнились крепостные казематы и я оцепенел, сопоставляя их с расположением всех помещений нашей облагороженной тюрьмы.

– Да нет, – протянул Харон.

Он подошел к стене, на которой металлическим блеском отливала встроенная дверца, взялся за ручку и сдвинул дверцу вверх, открывая полость внутри.

– Это – подъемник, – пояснил он. – На нем доставляют необходимые нам продукты. Вот журнал: вписываешь все что требуется, и, если таковое не запрещено каким-то там их перечнем, – Харон указал пальцем в потолок. – через час все доставят. Ну, то есть, мышьяк, по твоему требованию, тебе точно не доставят. А во всем съедобном не откажут. А это вот – кнопка вызова и отправки. Но доставляют только в дневное время, так что – думай наперед. И еще: подъемник рассчитан на вес не более двадцати килограммов, а сама шахта очень тесная, так что выбраться через нее и не думай – застрянешь.

– Да я и не…

– Вот и не думай. Есть еще технический подъемник, тот берет до ста кило. Он в ризнице. Через него получаем рабочую одежду, оборудование, материалы и отправляем мусор. Но и там без шансов. Даже если выберешься, – Харон снова указал пальцем вверх, – там тебя сразу примут, так сказать.

– В риз… в ризнице? – удивился я. – Так наша служба… связана с церковью?

Перед моими глазами ожили икона и кадило в кают-компании. Да и мое личное обиталище Харон назвал кельей.

– Место где мы работаем вполне можно назвать храмом, – сказал Харон, выкатывая ко мне столик на колесиках, – но нет, церковных служб мы не проводим, если ты об этом. Хотя порой надежда только на Бога. А ризница… да скоро сам все увидишь. А ну-ка!

С кухонного стола он взял супницу, накрытую крышкой, и поставил ее на столик.

– Давай остальное, Парень.

Нагрузив столик всем, что было приготовлено к обеду, мы тронулись обратно в кают-компанию.

– А крепость, – Харон вернулся к предыдущему вопросу, – аккурат через Неву – на том берегу.

Я задумался, мысленно представляя себя на пляже Петропавловской крепости перебирая все, что могло находиться на противоположном от нее берегу, и еще более безумная догадка посетила меня:

– Так мы под…

– Под ним самым, Парень! – прервал меня Харон, словно не желая, чтобы название дворца звучало всуе.

Обед оказался поистине царским: на «первое» была уха из семги, с густой сметаной и свежим зеленым луком, что вполне соответствовало дню недели; на «второе» – печеный, румяный картофель без мундира, обильно политый маслом на тарелке с черной икрой; на выбор – белый или черный хлеб, а к закускам – гусиный паштет с грибами и сыр, начиненный грецкими орехами; к рыбе Харон порекомендовал белое вино, хотя сам наслаждался древним красным «шато что-то там», а я, не будучи посвящен в тонкости винного этикета, не без удовольствия употреблял прошлогоднее розовое «божоле»; завершали обед диковинные фрукты, на которые у меня уже не хватило сил. Я не помнил, когда в последние годы мне доводилось так вкусно и плотно обедать, да и ужинать – тоже, не говоря уже о некоторых продуктах, которые я и вовсе прежде не пробовал.