Только это никого не волновало. Господин Лемах дал слово господину Коржавину, господин Коржавин дал слово господину Лемаху – и вся любовь!

Элизабет управилась по дому в рекордные сроки. Коляска с тётей, её мужем и Мэри, должно быть, всё ещё месила грязь на окраине города, а Бет уже вытрясла матрасы, тяжелеющие отсыревшим сеном; справилась с пылью, честно заглянув во все закоулки просторного дома, и теперь шпиговала тушку гуся кусочками сала и мочёными яблоками. Чуть позже она растопит печь и засунет несчастную птицу парить кости – на потребу голодным желудкам родственников.

В лавку она спустилась в добром расположении духа и поэтому встретила похотливую ухмылку Джастина спокойно. Лишь только не злобиво хлопнула его по рукам, чтобы не тянул их туда, куда не нужно.

Солнце уже било сквозь окно лавки уверенно и весело, как будто и не было вчерашней непогоды и ночной мглы. День обещал быть холодным, но солнечным.

– Как чудно выглядишь ты, детка, когда снимаешь своё серое одеяние, – запел Джастин сладко, бросая взгляды на вырез её нового платья, в котором ей разрешалось прислуживать в лавке.

Бет усмехнулась, она знала, что серое рубище уродует её, а эта одежда, тоже далёкая от совершенства, но всё же достаточно новая, к тому же, позволяющая заметить, что надета на женщину хороших пропорций, а не на чучело огородное, неплохо оттеняет её красоту. Ведь Элизабет была красива. Она даже знала, что ослепительно красива, вот только не могла себе позволить сделать это открытие достоянием окружающих. Слишком много проблем тогда возникнет у её родственников, а значит и у неё самой.

Во-первых, Абигайль может запросто лопнуть от злости (впрочем, это можно было бы занести в список положительных последствий.). Во-вторых, затрещины, и так довольно обильные, посыпятся, как будущие аплодисменты восторженных почитателей её будущего великолепия (что время признания настанет девушка не сомневалась ни мгновения). В-третьих, Самуэль снова начнёт домогаться её тела. А уж ради того, чтобы избежать такого счастия, она готова посыпать голову пеплом и мазать щёки сажей из камина.

Вот только Джастина Элизабет имеет полное право подразнить. Парень дышит к ней неровно и, при всей своей грубости, незлобив; никогда не будет ябедничать на неё тётке.

Бет завела руки за спину и, повытаскав шпильки, распустила своё сокровище по плечам. Она потрясла головою и беспечно взбила кудри ладонями, становясь неотразимо привлекательной.

Перестаралась! Джастин бросил куль с мукою, что тащил в кладовку, прямо посреди прохода на склад и притиснул девушку к ларю с крупами. Пальцы его воровато юркнули за корсаж платья и принялись мять грудь жадно и грубо. Другой рукой он пытался задрать подол её платья и всё настойчивее тёрся бёдрами об её живот, демонстрируя свою готовность к совокуплению.

– Джастин! – сурово произнесла Бет и, поймав его масленно блестящий взгляд, закончила. – Пошёл прочь!

– И что ты, Бетти, ломаешься! – возмутился парень искренно. – Сколько раз Сэм хвастался, что сношал тебя и таком, и всяком до твоей болезни. Согласен, малость ты подзабыла, но ведь не до такой степени, чтобы стать вновь девочкой.

Его кисть всё же пробралась под вожделённые юбки и сильные пальцы, пробив себе дорогу, погрузились в её лоно, непроизвольно заставив мышцы сжаться вокруг захватчиков. Это было неоспоримой победой, Джастин задвигал рукою и зашептал горячо в самое ухо женщины:

– Все тебя сторонятся после болезни, а я не боюсь. Я думаю, безумие – не заразная штука.

Элизабет взъярилась.

– Считаешь меня сумасшедшей?