– Странно, – Варенька задумчиво дёрнула мех, пушившийся перед глазами от ветра раздражающим образом, – вы говорите о них как о посторонних вам людях. Что это, модная нынче разочарованность или вы по натуре своей человек недобрый?

– Быть разочарованным – глупо. Это всё от лености ума и недостатка физических нагрузок, чем и грешат сейчас большинство отпрысков благородных семейств равно как в Англии, так и на Руси.

– Значит, вы жестоки.

Шербрук пожал плечами и вновь продолжил движение, увлекая барышню за собой.

– Никогда об этом не задумывался. Конечно, я не безгрешный человек и недостатки у меня существуют. Хотя, не думаю, что жестокосердие является одним из них. Пожалуй, я могу быть жесток, но это не цель моей жизни.

– Не встречала людей, для которых зло являлось бы жизненной идеей, и они стремились бы афишировать это.

– Вы ещё слишком юны… – граф замолчал, колеблясь, а потом всё же закончил, – и судите людей с позиции непогрешимой невинности, ещё не ведающей настоящей жизни.

– И, Слава Богу! – Варвара Ильинична гордо вздёрнула голову. – У меня есть позиция, с которой я подхожу к людям и ценю их своими понятиями. Когда же я не смогу этого делать – значит, я умерла.

Глаза девушки сияли аквамаринами, мерцающими на солнце; злополучная шляпа съехала на одно ухо, придавая вид воинственный и дерзкий всей хрупкой фигуре спорщицы.

Александр замер на долгое время, пожирая прелестное видение нескромным взглядом.

Варя смутилась и хотела уже сказать грубо: «Нечего пялиться на меня своими бесстыдными глазищами!» – ничего другого ей в голову не шло.

– Я купил Атамана у господина Лемаха, – сказал англичанин, быстрой рукой срывая шляпу с её уха.

Головной убор с мягким шелестом опустился на куст шиповника, а сильные пальцы графа завладели кончиком локона, выбившимся из причёски и падающим на плечо девушки.

– Я хочу, чтобы вы приняли его от меня в подарок.

– Это невозможно, – деревянные варенькины губы говорили правильные слова, а в душе бушевало смятение: граф не шутил, предлагая, сей бесценный для неё дар.

– Отчего?

– Я могла бы принять этот дар от папеньки или от Петра Георгиевича Лемаха, да и то с большой осторожностью.

Шербрук посуровел лицом.

– При чём здесь Пётр Лемах?

– Он – жених мне. Разве вы не знали? По-моему, об этом известно всем с незапамятных времён.

Тёмные глаза англичанина блеснули холодно, и жестокая складка легла у губ. Внешность его сразу изменилась: не было лёгкого в обращении светского человека, был опасный своей непредсказуемостью незнакомец.

Варенька немного испугалась: на самом деле она ничего не знает об иноземном графе. Чего ждать от него? Поэтому девушка быстро заговорила, ободряя себя звуками собственного голоса.

– Вы ведь понимаете, благородная барышня имеет право принимать такие дорогие подарки лишь от отца или будущего жениха…

Резкий рывок приблизил её вплотную к сильному телу графа, а опасно горевшие тёмные очи оказались совсем близко, затягивая как в бездонный омут.

– Кто сказал вам, что я не намерен им стать…

Варя совсем по-детски приоткрыла сочные свои губки: она была в растерянности. Жёсткие губы накрыли её уста, неожиданно мягко заскользили, нежно лаская.

– … вашим будущим мужем?

Оказалось, свиной окорок необходим ей немедленно. Лишь только карета покинула последние постройки спящего уже Беллфилда, мэтр Антониони накинулся на девушку. Одежда её из грубой шерсти трещала под узловатыми пальцами, как тонкая батистовая ткань. Элизабет не ожидала от старикашки такой неуёмной силы и растерялась, измождённая к тому же начинающимся жаром. Некоторое время она моталась в паучьих руках безжизненной куклой, но, когда намерения уродца обозначились со всей очевидностью, Бет вознегодовала. Она принялась отбиваться. Замкнутое пространство кареты не давало особенного простора для манёвра, поэтому девушка пустила в ход весь арсенал: она кусалась, царапалась и молотила босыми пятками всё, что попадалось в поле её зрения. Ноги были босы оттого, что туфли она потеряла в первые же секунды сопротивления, а чулки съехали сами в результате вынужденных резких движений. Некоторое время они мотались на щиколотках серыми тряпками, а потом куда-то испарились, то ли свалились сами, то ли были сдёрнуты рассвирепевшим троллем.