– Что это с ней? – осведомился Беллингтон, оглядывая капель с замёрзших сосульками волос.

Абигайль залопотала быстро-быстро. Из её почти истеричных воплей было очевидно, что несносной девчонки (то есть Элизабет) уже к утру не будет на земле Беллингтона.

«Где же я буду, интересно знать?» – подумала Бет, но как-то лениво. На самом деле ей было совсем не интересно. По правде говоря, дом дяди не прельщал своими достоинствами, и новое место, куда бы не собиралась отправить её изобретательная Абигайль, не могло быть хуже прежнего.

Граф поморщился и повёл носом, как будто унюхал что-то несвежее.

– Поднимайтесь, – приказал он лавочникам. – Я не буду повышать арендую плату, при условии соблюдения вами только что данного обещания.

Элизабет презрительно кривила губы: тётя Аби подобострастно кланялась – как не похоже на её каждодневное высокомерие!

А Беллингтон вновь окинул взглядом существо, из-за которого разгорелся весь сыр-бор.

– Придётся вам оставить её здесь, – сказал он брезгливо. – Она вся замёрзла. Утром пришлёте за ней повозку.

Она! Ей!! Её!!! Как о бездушной вещи!

Элизабет сделала несколько шагов по белоснежному ворсу, оставляя грязные пятна. Она приближалась к графу.

– Вы не можете принудить меня, – сказала она дерзко хриплым, как у портового забулдыги, голосом. – Я не ваша раба, я даже не служу у вас.

_______________________________________________________________

*** В дверь постучали. Полураздетый Петенька тонко крикнул:

– Что надо? – путаясь ногами в панталонах.

Наверняка, Осип со своим чаем. Да чаю ли ему теперь!

– Калязин Василий Семёнович…. Говорят, срочно.

– Не пускай! – взвизгнул Петя совсем по-детски.

– Да что ты, что ты, милый, – было слышно, как огромное тело Калязина теснит Осипа. – Ведь и шею сверну ненароком.

Дверь бухнула, и Василий ввалился в комнату неуклюже и шумно.

– Не пущай, не пущай, – передразнил он Петеньку беззлобно и, ткнув кулаком посунувшегося было следом холопа, прикрыл двери.

Младший Лемах в исподних штанах и расстёгнутой рубахе был видом нелеп и жалок.

Калязин опустился прямо на кровать, отшвырнув по ходу стул, показавшийся ему недостаточно прочным.

– Вы слишком рано пришли. Ещё не прошло 30 дней. – Петя попытался застегнуть рубаху, но руки сильно дрожали, и он спрятал их за спину.

– Выпить-то есть у тебя чего-нибудь? – Зевая во весь рот, пробормотал ненавистный Васька.

Петя вспомнил, как эти самые губы шептали ему в ухо: «Смотри, Петруша, как сладко запел граф-то. Не иначе, Варвару Ильиничну очаровать намеревается». И моментально сцена по окончанию бала между отцом и Шербруком, по простоте душевной воспринятая вначале с умилением, приобрела совсем иное звучание.

Англичанин сказал отцу, прощаясь:

– Помимо Атамана куплю у вас любую лошадь, что вы предложите. Если Атаман столь любезен Варваре Ильиничне, готов подарить его ей. Увидеть такую очаровательную барышню на таком великолепном скакуне – стоит любых денег.

Конечно же, граф виды имеет, раз подарки дарить собрался! Петя враз вспылил, цепляя Калязина за отворот сюртука.

– Я сам ей куплю Атамана! – лицо его пошло красными пятнами.

– Купишь, купишь, – согласился Васька и добавил ехидно, – лет через 200.

– Куплю-куплю! Завтра же куплю! – горячился Петенька.

– Ну-у, брат, тогда тебе прямая дорога к Заварзину.

И они поехали к Заварзину.

Пёстрые рубашки карт на зелёном столе, гулкий хохот, шампанское, бьющее хмельными пузырьками в нос, и ошеломляющее осознание проигрыша… большого проигрыша…громадного….

– Чем обязан? – спросил Петя дрожащим голосом.

– Брось, Петенька, важничать, – миролюбиво откликнулся Калязин. – Ты же не мне денег должен, а Заварзину.