– Что это с ней? – осведомился Беллингтон, оглядывая капель с замёрзших сосульками волос.
Абигайль залопотала быстро-быстро. Из её почти истеричных воплей было очевидно, что несносной девчонки (то есть Элизабет) уже к утру не будет на земле Беллингтона.
«Где же я буду, интересно знать?» – подумала Бет, но как-то лениво. На самом деле ей было совсем не интересно. По правде говоря, дом дяди не прельщал своими достоинствами, и новое место, куда бы не собиралась отправить её изобретательная Абигайль, не могло быть хуже прежнего.
Граф поморщился и повёл носом, как будто унюхал что-то несвежее.
– Поднимайтесь, – приказал он лавочникам. – Я не буду повышать арендую плату, при условии соблюдения вами только что данного обещания.
Элизабет презрительно кривила губы: тётя Аби подобострастно кланялась – как не похоже на её каждодневное высокомерие!
А Беллингтон вновь окинул взглядом существо, из-за которого разгорелся весь сыр-бор.
– Придётся вам оставить её здесь, – сказал он брезгливо. – Она вся замёрзла. Утром пришлёте за ней повозку.
Она! Ей!! Её!!! Как о бездушной вещи!
Элизабет сделала несколько шагов по белоснежному ворсу, оставляя грязные пятна. Она приближалась к графу.
– Вы не можете принудить меня, – сказала она дерзко хриплым, как у портового забулдыги, голосом. – Я не ваша раба, я даже не служу у вас.
_______________________________________________________________
*** В дверь постучали. Полураздетый Петенька тонко крикнул:
– Что надо? – путаясь ногами в панталонах.
Наверняка, Осип со своим чаем. Да чаю ли ему теперь!
– Калязин Василий Семёнович…. Говорят, срочно.
– Не пускай! – взвизгнул Петя совсем по-детски.
– Да что ты, что ты, милый, – было слышно, как огромное тело Калязина теснит Осипа. – Ведь и шею сверну ненароком.
Дверь бухнула, и Василий ввалился в комнату неуклюже и шумно.
– Не пущай, не пущай, – передразнил он Петеньку беззлобно и, ткнув кулаком посунувшегося было следом холопа, прикрыл двери.
Младший Лемах в исподних штанах и расстёгнутой рубахе был видом нелеп и жалок.
Калязин опустился прямо на кровать, отшвырнув по ходу стул, показавшийся ему недостаточно прочным.
– Вы слишком рано пришли. Ещё не прошло 30 дней. – Петя попытался застегнуть рубаху, но руки сильно дрожали, и он спрятал их за спину.
– Выпить-то есть у тебя чего-нибудь? – Зевая во весь рот, пробормотал ненавистный Васька.
Петя вспомнил, как эти самые губы шептали ему в ухо: «Смотри, Петруша, как сладко запел граф-то. Не иначе, Варвару Ильиничну очаровать намеревается». И моментально сцена по окончанию бала между отцом и Шербруком, по простоте душевной воспринятая вначале с умилением, приобрела совсем иное звучание.
Англичанин сказал отцу, прощаясь:
– Помимо Атамана куплю у вас любую лошадь, что вы предложите. Если Атаман столь любезен Варваре Ильиничне, готов подарить его ей. Увидеть такую очаровательную барышню на таком великолепном скакуне – стоит любых денег.
Конечно же, граф виды имеет, раз подарки дарить собрался! Петя враз вспылил, цепляя Калязина за отворот сюртука.
– Я сам ей куплю Атамана! – лицо его пошло красными пятнами.
– Купишь, купишь, – согласился Васька и добавил ехидно, – лет через 200.
– Куплю-куплю! Завтра же куплю! – горячился Петенька.
– Ну-у, брат, тогда тебе прямая дорога к Заварзину.
И они поехали к Заварзину.
Пёстрые рубашки карт на зелёном столе, гулкий хохот, шампанское, бьющее хмельными пузырьками в нос, и ошеломляющее осознание проигрыша… большого проигрыша…громадного….
– Чем обязан? – спросил Петя дрожащим голосом.
– Брось, Петенька, важничать, – миролюбиво откликнулся Калязин. – Ты же не мне денег должен, а Заварзину.