– Тут… так жутко. Эти штуковины перед фронтонами…

– Подъемные балки. Здесь в давние времена цена домов зависела от ширины фасада, поэтому расчетливые голландцы старались строить дома поуже. К сожалению, лестницы получались совсем тонюсенькими. Подъемные балки предназначались для громоздких вещей. Вверх – рояли, вниз – гробы, как-то так.

– Прекратите! – Она подняла плечи и содрогнулась. – Страшное место. Эти балки – как виселицы. Люди сюда приходят умирать.

– Глупости, милая девочка, – сердечным тоном проговорил я.

Но при этом чувствовал, как ледяные пальцы, усаженные иголками, играют «Траурный марш» Шопена, бегая вверх-вниз по позвоночнику. И я вдруг заностальгировал по старой доброй музыке из шарманки возле «Рембрандта». Кажется, держаться за руку Белинды мне хотелось не меньше, чем Белинде – за мою.

– Не стоит предаваться галльским фантазиям.

– При чем тут фантазии? – хмуро произнесла она. – Что мы делаем в этом кошмаре? Зачем приехали?

Ее теперь непрерывно била крупная дрожь, хотя было не так уж и холодно.

– Сможешь вспомнить, каким путем мы шли? – спросил я.

Она недоуменно кивнула, и я продолжил:

– Возвращайся в гостиницу. Я приеду позже.

– В гостиницу? – растерянно переспросила она.

– Ничего со мной не случится. Иди.

Белинда рывком высвободила руку и прежде, чем я успел среагировать, схватила мои лацканы. И впилась в глаза взглядом, который, наверное, должен был прикончить меня на месте. Она по-прежнему дрожала, но теперь от гнева. Вот уж не знал, что такая очаровательная девица способна превратиться в сущую фурию. Я понял, что эпитет «сангвинический» к ее характеру не подходит. Слишком уж он слабый, слишком безобидный для такой пылкой особы.

Я взглянул на кулачки, сжимавшие мои лацканы. Аж суставы побелели. Да она же пытается меня трясти!

– Чтобы я ничего подобного больше не слышала!

Вот уж рассвирепела так рассвирепела.

Это спровоцировало кратковременный, но острый конфликт между моей глубоко укоренившейся дисциплинированностью и желанием заключить Белинду в объятия. Дисциплина одержала верх… но какой ценой!

Я смиренно пообещал:

– Ничего подобного ты больше от меня не услышишь.

– Ладно. – Она отпустила варварски измятую ткань и взяла меня за руку. – Значит, идем.

Гордость не позволяет мне сказать, что Белинда тащила меня вперед, но у стороннего наблюдателя могло бы сложиться именно такое впечатление.

Через пятьдесят шагов я остановился:

– Вот мы и пришли.

– «Моргенштерн и Маггенталер», – прочитала табличку Белинда.

– Титул «Афина Паллада недели» – твой. – Я поднялся по ступенькам и занялся замком. – Последи за улицей.

– А потом что мне делать?

– Прикрывай мне спину.

С этим замком справился бы даже вооруженный загнутой шпилькой для волос бойскаут-волчонок. Мы вошли, и я закрыл за нами дверь. У меня был фонарик, маленький, но мощный; впрочем, от него было мало проку на первом этаже. Помещение было почти до потолка загромождено пустыми деревянными ящиками, рулонами бумаги, кипами картона, тюками соломы, пакетировочными и обвязочными машинами. Упаковочный цех, никаких сомнений.

Мы поднялись по узкой изогнутой деревянной лестнице. На полпути я оглянулся и обнаружил, что Белинда тоже оглядывается, а луч ее фонарика мечется во все стороны.

Второй этаж был целиком отведен голландской посуде, ветряным мельницам, собачкам, дудкам и десяткам прочих сувениров, предназначенных исключительно для туристов. Настенные полки и параллельные стеллажи, протянувшиеся через все помещение, вместили тысячи изделий, и, конечно, я не мог осмотреть все; тем не менее содержимое склада казалось вполне безобидным. Зато не столь безобидно выглядела комната размером пятнадцать на двадцать ярдов, занимавшая угол склада. Как выяснилось миг спустя, дверь, ведущая в эту комнату, туда в настоящий момент не вела.