– Маловероятно.

– А вы как думаете, товарищ капитан?

– Тот, кто украл твои часы, снял их с ремешка и подсунул под первый попавший под руку матрас, им оказался матрас Пчелинцева.

– Чтобы отвести от себя подозрения и навлечь их на Пчелинцева?

– Именно.

– Я не пойму, если это был посторонний, как он проник в комнату? У нас на ночь все окна запираются на тугие шпингалеты, а в коридоре у входа постоянно находится дневальный.

– Дневальными дежурили Чернов, Голиков, Сивков и Пчелинцев.

– Пчелинцев!..

– Да, опять Пчелинцев. Вроде бы все сходится на нем, однако все-таки прошу тебя, Валера, пока не предпринимай никаких действий, хорошо? У него очень скандальная мама, и если мы ошибемся, дело непременно дойдет до начальника школы, тогда плохо будет всем. Желательно все выяснить наверняка. Потерпи, я обязательно во всем разберусь!

Прошла неделя, закончились вступительные экзамены, на общем построении офицеры зачитали список поступивших, нас разбили повзводно, и начались наши суровые будни в рамках курса молодого бойца. Теперь мы, одетые не в спортивные костюмы и кроссовки, а в милицейские брюки-галифе или, как их некоторые называли, бриджи, а также сапоги и рубашки без погон, но с галстуками, должны были утром подняться по команде «Подъем» и за сорок пять секунд, одевшись, покинуть комнату. Тесной гурьбой мы, сломя голову, бежали на плац на утреннее построение, – это непередаваемое состояние, сопровождаемое оглушительным грохотом сапог в узком коридоре казармы, я вспоминаю до сих пор, в нем чудилось дыхание начала войны, – жуткое и в то же время притягательное и романтичное.

Теперь жизнь в лагере проходила намного более динамично, – подъем в семь утра, утреннее построение с утренней поверкой, трехкилометровый кросс в сапогах с обнаженным торсом, завтрак, учебные занятия, обед, снова учебные занятия или хозяйственные работы, ужин, два часа свободного времени, вечернее построение, вечерняя поверка и отбой в двадцать три часа. Тяжело было первую неделю, а затем все стало казаться естественным и привычным.

Я, например, очень скоро стал просыпаться за минуту до команды «Подъем» и, когда она звучала, мгновенно срывался с постели и натягивал бриджи. Это было первым действием. Портянки обматывались вокруг сапог, чтобы успели просохнуть на ночь. Так было положено делать по уставу, кто забывал или ленился, получал наряд вне очереди.

Я, как и все, срывал портянку с сапога, расстилал на полу, ставил на угол ступню, обматывал ногу двумя быстрыми движениями и совал в сапог, затем вторую, раз, два, и ты в брюках и обут, а прошло секунд тридцать, не больше. Дальше хватаешь форменную рубашку без погон со стула, галстук к ней приколот с вечера, и бегом из комнаты. Рубашку натягиваешь, пуговицы застегиваешь, и галстук прилаживаешь уже на ходу. Вот и вся премудрость.

На учебных занятиях мы изучали воинские уставы, военную тактику, огневую и строевую подготовку, и, кроме этого, ежедневно проводились политинформации, на которых освещались важные события в стране и за рубежом. Все это называлось боевой и политической подготовкой. Наряды, естественно, продолжались, однако теперь они казались почти раем, от восьмисот человек осталось двести тридцать, их обслуживать стало гораздо легче.

Викторов, как и я, по случайному совпадению тоже оказался в восьмом взводе или учебной группе, как у нас официально именовались взвода. Восьмая группа стала нашей на четыре года, а Кошелев попал в седьмую группу. Кроме Викторова я успел сблизиться с Сашей Ти, симпатичным брюнетом-крепышом, который практически всегда улыбался, но иногда был задумчив и грустен, особенно когда получал письма из дома, и мы как-то сразу оказались с ним на одной волне.