Через несколько дней немцы начали собирать местных жителей, выгоняя их в сборные пункты из домов и различных убежищ, чтобы собрать из них колонну для эвакуации из города. Они мотивировали это тем, что русские войска будут наступать, и в городе будут бои. И чтобы мирное население при этом не страдало, его надо вывести из города. Я помню, сидим мы втроем в блиндаже, увидели ствол немецкого автомата. услышали по-немецки «Heraus!» («Наверх!») и поняли, что надо вылезать. Стоит мама и чуть не плачет, потому что, когда их выгнали из бомбоубежища в количестве примерно 50 человек, мама кинулась к нашему блиндажу, а немец подумал, что она хочет сбежать, и, наставив на неё автомат, закричал «Halt! Zurück!» («Стой! Назад!») и уже собирался стрелять. Маме кое-как удалось объяснить этому немцу, что рядом есть укрытие.

Когда мы вылезли, нас всех собрали и отвели в подвал детского садика, расположенного неподалеку. Это был как бы сборный пункт. Подвал был затоплен канализационными стоками, но это немцев не волновало. Выход из подвала был один, и охранял нас один немецкий часовой. Мы нашли там место повыше, но проход в подвал был залит фекальными стоками, и вонь была невыносимая. Надо сказать, что все это время бабушка умудрялась прятаться от немцев, поэтому её с нами не было. Из укрытий нас выгнали утром, и, просидев в подвале до примерно 4 часов дня, люди заволновались и стали просить охрану, чтобы их отпустили за какой-нибудь пищей. Немцы согласились отпустить за едой по одному человеку от каждой семьи при условии, что, если они не вернутся через час, их семьи будут расстреляны. Посовещавшись между собой, мама, тетя Женя и Верниковский решили, что за продуктами сходит тетя Женя. Помню, что она вернулась в подвал минут через 40 и принесла продукты не из дома – печенье, шоколадную плитку и т. п. По-видимому, они были из разграбленного магазина, поскольку ещё с начала обстрела городское население и окрестные крестьяне бросились грабить город. В Рогачеве основными предприятиями тогда были консервный завод, знаменитый своим сгущенным молоком, и картонная фабрика. Что уносили с фабрики, я не знаю, а с консервного завода тащили сгущенку. Грабили банк. Моя мама первого июля ходила в райком партии и после того сказала, что там никого нет и что город грабят мародеры, несмотря на то, что немцев тогда ещё не было. Кстати, пришедшие в город немцы грабежам не препятствовали, а лишь смеялись над этим и фотографировали таких людей, выносящих, например, стулья из здания школы. Эти фотографии они потом отсылали домой с комментариями наподобие таких: «Посмотрите на этих русских! Они чуть что грабят и мародерствуют».

Продержав нас какое-то время в подвале детского садика, поздним вечером того же дня немцы перегнали нас в подвал пединститута, все этажи которого горели. Здание было П-образное, трех- или четырехэтажное, во дворе находилась водопроводная колонка. У нас не было ни еды, ни питья. Я помню, как ходил по подвалу, заходил в пустую котельную, видел железобетонные прогнувшиеся и полопавшиеся от давления и жары от пожара перекрытия. В подвале людей было не менее двухсот: старики, молодые люди, женщины и дети. Среди нас примерно половина людей были евреями, все они были с вещами. В разговорах с ними мама выяснила, что немцы, когда выгоняли их из своих домов, требовали, чтобы они брали с собой свои вещи, кто сколько может, тогда как русских немцы выгоняли без вещей. Мама сделала вывод, что евреев навсегда изгоняют из города и, скорее всего, их всех расстреляют. Поскольку нас пригнали на пункт, где было собрано много евреев, мама решила, что вместе с ними расстреляют и нас.