В этом подвале мы пробыли около двух суток. Все хотели пить, но воды не было ни у кого. На вторые сутки кто-то сказал, что заработал городской водопровод, и в колонке, находящейся во дворе института, якобы можно набрать воды. И вот люди столпились у одного из выходов из подвала, чтобы пройти к этой колонке. Немецкие часовые вначале не выпускали никого из подвала, но затем сказали, что те, у кого есть посуда, могут набрать воды, причем могут идти только дети и старики, причем только по одному. Кто-то подсунул мне графин емкостью 2 литра. Кто его мне дал, я не видел, но помню, что у нас в семье графина не было. Я пошел к колонке, думая, что наберу полный графин и принесу в подвал. Чёрта с два! Как только я набрал примерно треть графина, немецкий часовой, который стоял возле колонки, оттолкнул меня, рявкнув «Weg!» («Прочь!»), и я отошел назад с этим графином. После меня к колонке подошёл старик-еврей с окладистой бородой. Посмотрев на него, часовой крикнул «Jude!» и ударил его ногой в живот, не пустив к колонке. От удара старик упал, из подвала выбежали двое мужчин и затащили его обратно. Это был единственный случай издевательства немцев над евреями, который я видел.

На вторые сутки к нам в подвал зашёл немецкий офицер, говорящий на русском языке. Он обошёл подвал, осмотрел людей, одновременно разговаривая с офицером – старшим нашего конвоя. Когда он уже выходил из подвала, находящиеся внутри люди стали спрашивать его, будут ли нас кормить, на что он ответил по-русски: «Пусть вас кормит Сталин». Однако же, потом к нам спустился офицер охраны и сказал, что начальник ему разрешил выпустить по одному человеку из каждой семьи в город за продуктами. Он предупредил, что если через два часа ушедшие не вернутся, то их семьи будут расстреляны. Из всего количества семей, находящихся в подвале, представители только около десяти семей (все мужчины) пожелали идти за продуктами. Мой отчим Верниковский сказал, что пойдет он. В итоге он принес примерно полмешка солдатских засахаренных сухарей. По-видимому, он с кем-то вдвоем взял этот мешок на военном складе, а потом они его разделили пополам. Верниковский, когда ходил за продуктами, разведал обстановку и сказал нам, что из подвала можно бежать. Мама в ответ сказала: «Как же я побегу с детьми? А бросить я их не могу!». Она отказалась бежать, боясь того, что при побеге немцы нас застрелят. Тогда Верниковский сказал, что сбежит один. Мои мама и отчим в то время часто ссорились, и ещё до того, как советские войска оставили город, она буквально выгоняла его из дома, чтобы он ушёл в армию. Он говорил на это, что в Красной армии хорошо служить в мирное время, а во время войны могут и убить, так что он не пойдет. Ночью Верниковский убежал вместе с кем-то из товарищей.

Нас на следующий день подняли, построили в шеренгу и сказали: «Сейчас перед вами выступит начальник, и вы пойдете через Друть, а дальше идите, куда хотите». И тут перед нами выводят Верниковского и ещё человек пять, которые с ним бежали. Немецкий офицер сказал: «А вот эти люди хотели бежать, не хотели подчиняться и поэтому должны быть расстреляны». Все молчали. Далее офицер со стеком в руке говорит: «Но, поскольку мы цивилизованные люди, я на этот раз их прощаю. Однако чтобы они так больше не делали, надо преподать им урок». И он отхлестал своим стеком каждого по лицу. После этого он приказал им идти к своим семьям, напомнив при этом, что они своим побегом подвергли риску расстрела членов своих семей. И Верниковский пошел с нами в колонне.

Кстати, когда нас выводили из подвала, оказалось, что у евреев было довольно много вещей. Почти каждая еврейская семья была не в состоянии унести все свои вещи (как уж они их заносили в подвал, я не знаю). В этих случаях немцы брали с улицы красноармейцев, которые остались в Рогачеве из-за того, что мост через Днепр был взорван. Пленными их не назову, так как они сами просились в плен, подходили к немцам и говорили им «Плен, плен!», а немцы отгоняли их пинками с криками «Weg!» и, не знаю почему, не брали их в плен. Этих людей немцы брали, чтобы помочь еврейским семьям нести их вещи. Красноармейцы во многих случаях помогать отказывались, но у немцев на это был простой ответ – они били несогласных рукой либо прикладом, угрожали застрелить, после чего эти люди брали еврейские вещи и шли с ними в колонне. И вот мы пошли колонной численностью примерно двести с лишним человек под конвоем. Надо было пройти несколько километров. Впереди шел начальник конвоя в унтер-офицерском звании, в руках он держал каску, наполненную вишнями. На ходу он закидывал вишни себе в рот и выплёвывал косточки. Рядом с ним шла переводчица – учительница немецкого языка из Рогачевской школы. Раньше она училась вместе с моей мамой, а потом окончила в каком-то институте факультет иностранных языков. Вместе с ними также шла её дочь лет двенадцати. Они шли, разговаривали, шутили и смеялись. С боков колонны шли конвоиры, но их было очень мало. Вполне можно было бежать, поэтому многие убежали, в том числе тетя Женя. Улица, по которой шла колонна, называлась Друтская и упиралась прямо в реку. С обеих сторон улицы были сплошные дощатые заборы. Мост через Друть был взорван, но немцы устроили через реку понтонную переправу. Они считали территорию за Друтью своим глубоким тылом.