Ну, а дальше всё случилось – легко, легко! Так легко, словно в старом советском кино про хороших и светлых людей, желающих друг другу исключительно добра. Мать мгновенно просияла и, расцеловав его в обе щёки, назвала "Алёшкой-матрёшкой", а отчим одобрительно похлопал по плечу и сказал "молодец!". Исполкомовская инспекторша, которой он сообщил о своём решении, тоже разулыбалась и заявила, что – щёлк! щёлк! – она и не сомневалась в его правильном и здоровом настрое. Затем они подмахнули необходимые бумаги и Семёнова протянула матери новенький ордер с большущей гербовой печатью – один на всех. Поздравила от лица исполкома, а от себя добавила, что в глубине души им даже где-то – завидует…

На волне этой радостной лёгкости Крылов спустился с близкими на улицу и проводил их до машины. А потом отзвонился Машке на работу и сообщил, что заготовил – сюрприз. Приятный, приятный, во всех отношениях! Такой, о котором она могла лишь мечтать. Но в подробности он, разумеется, пока не вдаётся, а для затравки задаст лишь наводящий вопрос. А именно: скажи-ка, Шишкин, вот где бы тебе лучше жилось? В панельной новостройке без телефона или в кирпичном доме с телефоном? Как думаешь?…

Вечером он зашёл к Машке прямо в издательство и с интригующей улыбкой повёз её в кофейню ЦДЛ. Занял там столик в углу, притащил туда две чашки "капучино" и пару миндальных пирожных на блюдечках. И лишь затем – раскрыл карты. Посвятил Машку во все перемены, случившиеся за сутки, и в самых радужных красках обрисовал их квартирное будущее. Которое, безусловно, чуть-чуть сдвигается по времени, но зато – зато! – фантастически выигрывает в удобствах. Фан-та-сти-чес-ки!… (…"Ты только представь, Шишкин: живём мы где-нибудь у Садового, в нормальной квартире с телефоном, откуда до твоей работы – рукой подать, да плюс отношения с близкими такие, что лучше не бывает. Ну разве ж это плохо, Шишкин? А? Ты ответь – разве плохо? Ведь они нас всегда выручат, если потребуется. Поддержат, помогут, с ребёночком посидят… Ты только не молчи, Шишкин! Пожалуйста, не молчи! Наоборот скажи: молодец, Алёшка! Мудро поступил…")

Машка отмалчивалась, забившись в угол и став из-за этого почти невидимой. В круге света, лежащем на столе, белели лишь её пальцы – длинные, тонкие, с чернильными пятнышками у ногтей. Они медленно и сосредоточенно крошили над блюдцем оставшуюся половинку миндального. Хрум-хрум. Хрум-хрум. Хрум… Потом пальцы замерли на секунду:

– Молодец, Алёшка. Мудро поступил.

И снова – молчок. И только крошки сыплются в блюдце. Хрум-хрум-хрум. Хрум. Крылов наклонился и сжал эти пальцы в ладонях. И расцеловал их – один за другим.

– Ты чего дуешься, Шишкин? А? Что не так?

– Я же сказала – молодец. Герой Советского Союза.

– А впечатление такое, что послать собираешься…

– Ты ж меня послал. Почему мне нельзя?

– Я? Тебя?! Когда?!!

– Причём – дважды. Вчера, когда про разговор с матерью утаил, и сегодня, когда всё подписал, а моим мнением не поинтересовался. Хотя… Всё правильно, в сущности. Квартира – твоя, решал – ты. Без сопливых.

– Я за нас решал, Шишкин! За нас обоих! И был уверен, что ты сделала бы точно так же…

– Ты был уверен. Отлично. А я вот уверена, что сделала бы по-другому. И тебе бы отсоветовала, кстати.

– Да почему, ёлки?! Я ж как лучше…

Из кафешного сумрака вдруг проступило машкино лицо – напряжённое, бледное, с огромными глазами, похожими на чёрные лепестки.

– А лучшее – враг хорошего, Алёша! Слыхал про такую истину? И про синичку в руках, наверное, тоже знаешь. Так вот: квартира в Нагатино – пусть даже и без телефона – это та синичка малая, которая была у нас в руках, понимаешь? Ре-аль-но! Мы её ещё вчера за пёрышки трогали и радовались, как дети. А то, что тебе сегодня родные подсунули… Нет, это классно, конечно. На словах. Центр, телефон. Потолки высокие. До работы близко… Плохо другое, Алёша. От нас теперь уже ничего не зависит, понимаешь? В принципе.