Она вскрыла конверт прямо в подъезде. Бумага – плотная, гладкая, пахнущая чем-то миндальным.

Первое предложение текста застыло в воздухе:

"Когда она подошла к зеркалу, то не узнала своего лица – не от страха, а от воспоминания."

Элина медленно опустилась на скамейку у двери, разворачивая лист.

Это был рассказ. Несколько страниц, написанных словно бы по нотам её собственного голоса. Описания, которые могли бы выйти из-под её пера. Интонации, которые она привыкла находить у себя. Повороты фраз – те, что она когда-то вычеркивала из своего первого романа, сочтя слишком интимными.

Но самое главное – абзац на второй странице:

"Она часто думала о той ночи, когда мать впервые оставила её одну в доме. Тогда ей было семь. Шум за стеной, хлопок двери, холод от выключенного отопления. И девочка, свернувшаяся клубком на полу, повторяла себе: ‘Не бойся, ты уже большая.’"

Эта сцена была в её неопубликованной рукописи. Её не читал никто. Ни издатель, ни даже подруга. Она сама убрала её, сочтя слишком личной. Но вот она – слово в слово.

У неё перехватило дыхание.

Это было не просто подслушано. Это было украдено изнутри. Из воспоминаний, из чувств, из того, что никогда не покидало её голову.

Она поднялась. Бумаги прижала к груди, как щит. В голове – гул, как в туннеле, когда поезд уже ушел, а ветер все еще шумит.

На обратной стороне последнего листа была надпись. Маленькая, почти незаметная. Напечатанная на машинке:

"Глава следующая: ты узнаешь, кто такой я. Но только если продолжишь читать."

Она посмотрела на дверь подъезда, на улицу, на проезжающие машины.

Мир был всё тот же. Люди шли по своим делам. Кофейни открывались. Почтальоны разносили утренние газеты. Но внутри неё всё уже было по-другому.

Не страх.

И не паника.

А то, что приходит после – когда понимаешь: ты уже внутри истории. Не наблюдатель. Не свидетель. А персонаж. Тот, кто был выбран.

Элина вернулась в квартиру и первым делом заперла дверь. Медленно, с щелчком, который раньше казался формальностью, а теперь – последним барьером между её миром и чьим-то чужим взглядом.

Она поставила чайник, но не включила его. Просто стояла, обхватив себя за плечи, как будто хотела вернуть себе ощущение целостности, удержать дыхание внутри.

На столе лежали страницы. Ровно, как досье. Чужое письмо, но как будто написанное из её черепной коробки.

Она снова читала его, и с каждым абзацем чувствовала, как нечто незаметное сдвигается в восприятии – слова начинали звучать не как рассказ, а как предупреждение, зашифрованное в художественной форме.

В углу текста – чернила потемнели. Или это ей показалось?

Вдруг зазвонил домофон.

Глухо, как будто сны позвонили в дверь.

Она подошла, не включая камеру. Ответила.

– Да?

Молчание.

Только в тишине – что-то живое. Дыхание? Или ветер?

Она не стала переспрашивать. Просто отключила связь.

Вернулась к письму. Поднесла его к свету. На внутренней стороне конверта, тонкими-тонкими чернилами, еле заметный штамп: A. D. 2:1.

Она не знала, что это значит. Пока. Но чувство, что это – ключ, не покидало.

Её взгляд упал на книжную полку. Среди сотен книг – одна, которой она не касалась уже десять лет. Серая, без корешка, старый экземпляр «Анатомии одиночества». Она когда-то писала диплом по этой книге. И в ней были пометки на полях. Очень похожие на почерк в письме.

Она достала её. Пыль поднялась легким облачком, обвила запястье, как чей-то невидимый след.

На странице 201 – под заголовком "Страницы, которые наблюдают" – был выделенный ею когда-то фрагмент:

"В какой-то момент текст начинает писать нас. Мы думаем, что читаем, но слова уже прорастают в нас. Мы произносим мысли, вложенные заранее, как скрипты в чужом спектакле."