Мари спряталась за спинку, наблюдая, как кот просканировал пространство желтыми лучами взгляда, а затем сел на пол и совершенно по-кошачьи принялся вылизываться и умывать мордочку.

– Кис-кис-кис, – рискнула девушка, выглядывая из-за кресла. Механикус замер с задранной задней лапой и ослепил ее направленным светом, исходящим из глаз. Мари сощурилась, смиряясь с временной слепотой, осторожно протянула руку, точно предлагая корм, и повторила:

– Кис-кис-кис, котик, иди ко мне, маленький.

Животина не спешила поддаваться на уговоры, но умываться перестала. Осмелев, фрейлина сделала пару шагов в направлении кота, но тот явно сближения не жаждал. Ловко прыгнув, механикус оказался сперва на коленях мертвого иностранца, затем взвился ему на голову, нарушая идеальную укладку, а после, перемахнув через Мари, стрелой рванул к выходу.

– Стой, тварюга! – потеряв осторожность, заорала девушка, кидаясь следом, не замечая, как зацепившись за дверной косяк, отрывается пепельно-розовый бант, а настроенная на громкую диктовку печатная машинка отстукивает на бумаге буквы.

Через мгновение кот был уже на подоконнике распахнутого окна, а преследующая его Мари споткнулась, запнувшись о неудобную юбку, и, чертыхаясь, как кучер конки в бедняцком квартале, полетела на пол.

Под добротным дубовым столом канцлера был толстый слой пыли, разбавленной пятнами пролитой жидкости и полосатыми, как тельняшки моряков, фантиками от мятных конфет, продающихся в порту в лавке имперских товаров. Фрейлина поспешила быстрее покинуть мусоросборник и вылезла из-под стола, как раз вовремя, чтобы наблюдать, как кошачья морда в гогглах хитро прищурилась, а затем, задрав хвост, механикус гордо вышел на широкий карниз и скрылся из виду.

– Тварь блохастая! – в сердцах прошипела Мари, высовываясь из окна и лицезрея кончик хвоста, скрывающийся за обшарпанной, поросшей мхом вазой балюстрады. Шумно дыша от гнева, фрейлина раздумывала над дальнейшими действиями, когда в замке повернулся ключ.

*

Решение вылезти в окно следом за котом было явно опрометчивым. Сомнения закрались в хорошенькую головку Мари сразу же, как скользкая подошва модных ботинок скользнула по влажному от утренней росы мрамору карниза, вынуждая девушку хвататься за мерзкую рожу горгульи, охраняющей водосток. Однако, шум открывающейся двери и голоса за спиной выбора не оставляли. Проклиная механикуса, имперского покойника, канцлера, забравшего фамильные драгоценности, своего благородного батюшку, проигравшегося в пух и прах, а еще объемное, неудобное платье, не предназначенное для прогулок по узким парапетам на высоте десяти метров над землей, миледи Эльмпт, фрейлина ее Светлейшества наследной княжны Балтии Амелии, мучительно металась между боязнью высоты и потребностью подслушать. Она безошибочно определила личности вошедших: высокомерный, режущий слух, как скребущий метал напильник в мастерской инженера, голос принадлежал Доротее Зубендер, старшей фрейлине, за способность появляться из неоткуда в самый неподходящий момент, еще в детстве прозванной ими с Амелией «Тенью». Обладателем же мягкого баритона был Рихард Кригер, канцлер Балтии, он же – дядюшка Рики, никогда не скупящийся на слова поддержки и знаки внимания обожаемый советник княжны и фактический правитель страны, со дня исчезновения князя Ипполита.

– Какой конфуз! – всплеснула руками Тень, и Мари живо представила, как бледное лицо старшей фрейлины покрывается красными пятнами праведного возмущения.

– Конфуз, моя дорогая, это когда у вас на балу панталоны развязались, а это дипломатический скандал! – судя по громкости, канцлер подошел к окну, вынуждая замершую снаружи на парапете девушку вжаться в стену и постараться незаметно втиснуться в нишу, где стояла старая ваза.